Я никогда не сочувствовал, не жалел, не проявлял должной доброты к людям. Мне было плевать. Я не испытываю угрызения совести за свои действия и могу безжалостно использовать людей для достижения своих целей. Я обладаю превосходной способностью манипулировать окружающими, стремясь к личной выгоде, не задумываясь о последствиях для других людей. Я стал социопатом не по своему желанию. Социопатия берёт свои корни из детства, когда человек не получил должной аффекции и поддержки со стороны родителей. Это может привести к формированию неправильных убеждений о мире и окружающих людях, а также к развитию эгоистичного искаженного восприятия реальности. Пока телохранитель Терезы не позвонил и не сказал, что её везут в больницу. Чёрт возьми! Я срываюсь с места и забыв о существовании Иларии, тороплюсь к своей машине. Моя девочка пострадала. Обычно я ощущаю эмоции как зудящее чувство в центре груди, ползущее к горлу. Легко разобрать, когда это гнев, а когда раздражение. Но переживания и боль — такая же редкость, как и солнце в Ирландии.

Через пол часа я вдыхаю специфический больничный дух, который психологически подавляет, вселяет мысли о бренности жизни даже у здорового человека. Сильный антисептик, от которого слезятся глаза. Пренстон стоит у входа, панически теребя свой телефон в руках. Я подхожу к нему и не задумываясь, впечатываю телохранителя в стену. Он внушительных размеров, но в разы уступает мне.

— Соизволь объясниться, потому что я готов настолько изуродовать тебя, что твоя карьера телохранителя будет навсегда зарыта в землю. Ты будешь давиться моей пылью из-под ног до конца своих дней, если я узнаю, что ты не уследил за ней, — кричу я и сжимаю воротник его рубашки. Я редко выхожу из себя, меня невозможно разозлить и вывести на эмоции, но каким-то загадочным образом, я чёрт возьми, реагирую на Терезу. И это ещё больше выводит и раздражает меня.

— Мистер Райт, я старался. Я был рядом с ней каждый шаг. Она была в своём офисе половину дня, пока её друг, Эйден, не навестил её и не пригласил за город, покататься на лошадях. Шёл дождь, но они всё равно поехали на прогулку. Я ехал за ними всю дорогу, пока что-то не заставило мисс Хендерсон галопом побежать вперед. Лошадь мисс Хендерсон взбесилась на глазах и скинула её с седла, уронив на землю. Урон минимальный, но девушка отключилась, — он говорил быстро и вкрадчиво, и грудная клетка с каждым произнесённым словом сжималась. Это боль. Явная боль, потому что гнев и раздражение я выучил наизусть.

— Где она? — спросил я, когда он закончил свой монолог и парень двинулся в больницу, проходя мимо врачей и пациентов. В палате, где единственной возможностью увидеть её, было маленькое окошко в двери, слишком тихо. Тереза ненавидит тишину. Если она замолкает, значит её настроение испорчено, либо она обижена и расстроена. Эта девочка не умеет молчать. Девочка очень общительная и обладает хорошим набором разнообразных тем для разговора. А сейчас она лежит на белоснежной кровати в ослабленной одежде всадника. К ней присоединили капельницу и пару повязок на локтях и шее, видимо из-за ушиба. Я не дожидаюсь врачей, врываюсь в палату под недовольные возгласы молодой маленькой медсестры. Она не должна молчать.

— Как давно она без сознания? — спрашиваю я у медсестры, торопливо вошедшей и пытающейся остановить меня. Меня передергивает от одной мысли, что ей больно. А ещё она молчит.

— Два часа, мистер. Прошу, соблюдайте правила и дайте девушке необходимый покой и отдых.

— Я останусь здесь, — предупреждаю и вижу в её глазах нерешительность. Она, как и многие, не будет со мной спорить, я вижу в её глазах мелькнувший ужас. Девушка кивает и уходит, пока я двигаю стул к кровати и сажусь рядом со спящим телом Терезы. Она сопит, медленно пускает слюнку и выглядит бледной.

Я каждый день приходил к ней, пока она спала. Я каждый день наблюдал за её спокойный лицом, покоящемся на белоснежной подушке, пока рыжие волосы разбросаны волнистыми локонами. Я не сталкер, не маньяк, но был зависим от её спящего спокойного лица. У меня была бессонница и единственным весельем для меня была она. Я беру её тонкую руку в свою, разглядывая. Как настолько тонкие и хрупкие руки могут создать настоящее искусство, поражающее разум? Настолько красивое, непередаваемое и вдохновляющее. Я подношу её руку к своим губам и оставляю короткий поцелуй.

— Хореографию твоих мыслей на холсте я считаю шедеврами, девочка, — произношу я и ещё раз целую тыльную сторону её ладони. Даже если нам придётся разойтись, я останусь ярым поклонником твоего творчества, Тереза.

Тереза.

Я открыла глаза два часа назад, ощутив сильнейшую жажду, царапающую горло. Медсестра сразу же подала мне бокал воды, расспросив про самочувствие. Вскоре появился врач, который с серьёзным лицом светил в глаза фонариком и проверял мою концентрацию. Я была в порядке, но совершенно не чувствовала себя таковой. Последнее, что я помнила — свободу и небо, распростертое, будто на ладони. Сильное желание и страх, бурлящий адреналином.

Я искала Харриса, но медсестра продолжала твердить, что меня никто не навещал. Мне прописали несколько повязок и мазей на случай, если на локтях, спине или шее появятся синяки. Через час меня выписали и на парковке ожидал Эйвон. Он был в солнцезащитных очках, хотя на улице конец ноября и бескрайний дождь.

— Тоже неудачный денек? — невесело хмыкаю я, а на его лице каменное выражение. Он хмурится и поджимает губы, молча обходя машину и садится за водительское кресло. Молчание пугает меня, как и мрачная, густая погода Дублина. Я смотрю на небо, за горизонт высоких зданий и домов, ощущая внутри плохое предчувствие. Оно словно скребущая змея, шипит и подкрадывается к самому нутру, вызывая дрожь по спине и холодок на затылке.

— Ты могла умереть, — серьёзно говорит Эйвон, выруливая машину к трассе. Я держу в руках холодную бутылку воды и мои руку немеют.

— Всё был под контролем, Сафир вышел из себя, это случайность, — оправдываюсь я. Эйвон качает головой и грусть в его глазах заставляет меня беспокоиться. Я всем телом поворачиваюсь к нему и застываю.

— Что случилось с моей лошадью? — в салоне становится слишком тихо, лишь проезжающие машины и шум ветра раздается вне салона машины. Эйвон выжидающе молчит, стуча пальцами по рулю.

— Эйвон, — предостерегаю