– Господи. Как так?

– Не знаю, – говорит Илона. – Неважно. Уже все хорошо. Она со мной.

– Ой, – умиляется Тони, – это ваша?

– Уже моя.

Проверенная примета: если долго сидеть в уличном кафе на Малуну, мимо непременно пройдет какой-нибудь твой сосед. Ну или не просто пройдет мимо, а остановится поздороваться. Это почему-то очень приятно, гораздо лучше, чем случайно столкнуться во дворе.

Илона приветливо улыбается Тони. Он славный мальчик. Художник. Почти друг семьи. По крайней мере, прошлым летом, когда она решила съездить к подруге, а Витки, как назло, не было в городе, сосед с радостью согласился приглядывать за кошками. И израсходовал за пять дней двухнедельный запас корма, но пусть первым бросит в него камень, кто сам так не грешил.

Однако его картин Илона до сих пор так и не видела. Хотела напроситься посмотреть, да постеснялась; впрочем, еще успеется. Жизнь длинная. Даже когда тебе семьдесят три, длинная все равно.

Тони присаживается на корточки, чтобы лучше рассмотреть кошку. И глядит на нее такими влюбленными глазами, что Илона почти невольно прижимает кошку к животу, этот жест означает: «моя, не отдам!» Кошка чувствует это и начинает мурлыкать еще громче, Тони чувствует тоже и отстраняется. Смеется:

– Не бойтесь, не уведу! Хотя руки чешутся. Какая же она у вас славная!

– Не то слово, – кивает Илона.

Тони усаживается рядом, адресовав соседке вопросительный взгляд – можно ли? Не помешаю?

– Конечно сиди, – говорит Илона. – В хорошей компании веселей.

– А ваши новенькую примут? – спрашивает сосед.

– Примут, куда они денутся. Руся любопытная и ласковая, ей хоть черта с рогами приведи, через пять минут будут играть вместе. Пукас у нас известный трус, сутки небось под диваном будет отсиживаться, когда я Руську принесла, он в первый вечер даже ужинать не вышел, но потом ничего, привык. И сейчас привыкнет. А Лапе все равно, она у нас королева. Какая ей разница, на двоих или на троих сверху вниз надменно смотреть?

Рыженькая официантка приносит блюдце со взбитыми сливками и кофе – совсем слабенький латте для Илоны и эспрессо с лимоном для Тони, наверное, увидела его из окна и сразу сообразила, что нести, он сюда каждый день заходит и всегда заказывает одно и то же.

– Спасибо, – хором говорят Илона и Тони.

– Мяу! – говорит белая кошка с пестрой мордочкой.

– Такая маленькая и такая воспитанная! – умиляется официантка.

– А вам не… не очень трудно с ними будет? – спрашивает Тони. И, встретив удивленный взгляд соседки – о чем это ты? – смущенно поясняет: – Ну, все-таки четверо это больше, чем трое.

– Ненамного, – отмахивается Илона. – Считай, вообще никакой разницы. Вот двое – гораздо больше, чем один, это правда. Когда я Пукаса в дом взяла, за первые две недели чуть не рехнулась. Лапа у меня всегда была лентяйка и тихоня, а этот бесенок ни секунды не сидел спокойно, всюду лез, делать ничего не давал… Но это очень давно было. Лет двенадцать назад, если не ошибаюсь.

– Пукас уже такой… – Тони явно хотел сказать «старый», но в последний момент запнулся: – взрослый?

– Да, – кивает Илона. – Солидный джентльмен.

И, помолчав, добавляет:

– Хоть бы их подольше было четверо, вот что я тебе скажу. Пукас-то ладно, он пока в расцвете сил и скачет, как котенок, а вот Лапка у меня совсем старенькая. Девятнадцать лет. Девятнадцать лет, Тони! Будь она человеком, я бы в дочки ей годилась!

– И она не пускала бы вас на танцы по вечерам, – смеется Тони.

Илона тоже смеется и гонит, гонит прочь черные мысли. Мало ли, что со стороны может показаться, будто она заранее подыскала замену Лапке, чтобы не так грустить, когда… Ай, ладно, уж мы-то знаем, что новая любовь не отменяет былую, а новая жизнь – утрату. Человеческое сердце гораздо больше, чем может показаться, в него помещается очень много народу, и ничего, не тесно, не надо никого никем заменять.

– Я в интернете читал про кошку, которая прожила тридцать восемь лет, – говорит Тони.

– Пуффи из Техаса, – кивает Илона. – Я тоже читала.

– Чокнулась ты, мать, совсем, – говорит Витас.

Ничего, пусть говорит. Витка – старый дружище, верный боевой товарищ, ему можно.

– Если бы я чокнулась, в этом доме сейчас околачивалось бы сотни три уличных котов, – смеется Илона. – А у меня пока всего четверо. И все бывшие домашние. Таких на улице нельзя оставлять.

Маленькая белая кошка с пестрой мордочкой, уже получившая паспорт, в котором официально записано гордое имя Красота, с любопытством обнюхивает штанину Витаса. От штанины не пахнет ни другими котами, ни даже едой. А наоборот, чем-то противным и несъедобным. Но Витас ей нравится все равно. Маленькой белой кошке пока нравятся вообще все. У нее легкий характер.

– Сколько ей? – спрашивает Витас. – Месяца четыре?

– Ветеринар говорит, около пяти.

– Ну вот.

Витка отворачивается к окну. Судя по выражению лица, его так и подмывает сказать какую-нибудь гадость.

«Я даже догадываюсь, какую именно, – думает Илона. – Ничего пусть».

– Здоровые кошки у хороших хозяев обычно очень долго живут, – наконец говорит он.

– Вот и слава богу, – улыбается Илона. – Мне бы совсем не понравилось раз в пару лет кого-нибудь хоронить.

Витас молчит. Илона пихает его локтем в бок.

– Эй, я помню, что мне семьдесят три года! Не так это много, чтобы сбиться со счета. И не так много, чтобы ложиться и помирать. Мне нравится жить, Витка. Можно сказать, только во вкус начала входить.

– Это ты молодец, – он наконец улыбается в ответ. Но как-то вымученно. Как будто после слова «молодец» должно последовать какое-нибудь противное «но». И, в общем, ясно, какое.

– Я в курсе, что одного желания в таком деле недостаточно, – говорит Илона. – И прекрасно знаю, что даже совсем молодой человек может в один прекрасный день внезапно схватиться за сердце, и привет. С кем угодно может случиться все, что угодно. В этом смысле все примерно в одинаковом положении. Будь мне сейчас двадцать лет, я бы все равно не могла гарантировать этой кошке, что останусь с ней до конца ее дней. Так что ж теперь, никому зверей в дом не брать? И детей не рожать, чтобы не остались сиротами?

– Не перегибай палку, – сердито говорит Витас. – Пока тебе двадцать лет, строить планы с обязательной поправкой на возможную скорую смерть довольно нелепо. Но в наши с тобой годы думать о смерти – просто обычное здравомыслие.

– В наши с тобой годы здравомыслие – это думать о том, как ее обхитрить, – подмигивает ему Илона. – Давай-ка – знаешь что? Я сейчас нам с тобой кофе сварю. И только не вздумай ныть, что у тебя давление. Когда я слышу слово «давление», моя рука тянется…