на пять помоложе, он отдал бы жизнь первым. Но в старости руки и ноги не повинуются нам. А потому вместо жизни я предлагаю другое. Слушайте! У этого старика есть что отдать. Тому, кто продолбит переносицу у Бога Китов и привяжет к нему веревку, я отдам свою единственную дочь Toe, в придачу — усадьбу, землю и наследственное имя самурая. Все отдам тому, кто убьет Бога Китов.

Эти решительные слова оборвали вопли скорби и гнева. Люди, пораженные, смолкли, и все невольно посмотрели в сторону матери погибшего гарпунера и ее восемнадцатилетнего сына, у которого Бог Китов погубил деда, отца и старшего брата, и все молча признали за ним право мести. Недаром песню мести пропела его мать, а не другая женщина. Под их взглядами смуглолицый юноша вздрогнул: «Старик имеет в виду меня. Значит, мне выпадает честь выйти на поединок с Богом Китов, выйти и умереть. Потом умрут и те, кто поплывет за мной, и те, кто поплывет за ними. Наконец кому-то повезет. Полуживой, он прикончит Бога Китов и станет зятем хозяина. Старик сказал это при всех, словно не замечая меня. Значит, мне выпала честь умереть. Что ж, если так…» Из груди юноши невольно вырвался стон. «Если так, я умру, но и Бога Китов прикончу. Тое, имя самурая — не это меня волнует. Я умру ради того, чтобы отомстить убийце деда, отца и старшего брата и спасти честь гарпунеров Вадаура».

Поднялся ветер. Холод пробирал до костей. Солнце, наполовину погрузившееся в море, отливало красным блеском. Жители поселка еще не вполне пришли в себя после недавнего исступления и теперь замерли, словно чего-то ожидая. Вдруг небрежным тоном заговорил невысокий, крепко сложенный ^мужчина, приехавший дней десять назад из Кисю. Оттопырив губы, что придавало насмешливое выражение его лицу, он спросил хозяина:

— Верно ли я вас понял? Вы говорили ведь не только о жителях поселка? Если чужой прикончит кита, хозяин исполнит свои обещания?

— Я не бросаю слов на ветер, — вспыхнул старик, Откинув седую голову, он почти закричал: — Пусть это будет самый дрянной человечишко, которого я и на порог бы не пустил, но, если он одолеет Бога Китов, я отдам ему дочь и усадьбу.

— В таком случае, — продолжал человек из Кисю все тем же насмешливым голосом, — он может сделать с ними что захочет?

— К чему глупые вопросы? Самурай не изменяет слову. Пусть наследственную усадьбу он проиграет в карты, а дочь продаст в проститутки! Тот, кто победит Бога Китов, может делать с ними что захочет. Ты понял? Или тебе хочется отведать моего гарпуна?

…Так началась открытая вражда между человеком из Кисю и младшим братом погибшего, которому принадлежало законное право на месть. Приезжий все свободное время проводил в кабаке. О нем рассказывали всякие истории — что он изнасиловал жену какого-то матроса, что в Тайдзиура убил гарпуном человека и сбежал. Но никто так метко не кидал гарпун, как он, а в Вадаура гарпунеров ценили за их мастерство и человеческие слабости им прощались.

Ну а Сяки, у которого Бог Китов погубил деда, отца и старшего брата, за три года изучил это искусство и стал настоящим гарпунером. Хотя в меткости он и уступал человеку из Кисю (его так и прозвали Кисю), зато по выносливости и по силе броска никто в Вадаура не мог с ним сравниться.

На этом хозяин закончил свой рассказ. До ужина еще оставалось время, и, сунув ноги в гэта, мы спустились на берег моря. На месте сараев, где прежде обрабатывали китовые туши, теперь построили детский сад. Когда взрослые уходят в море, сюда приводят ребятишек.

Песчаный берег лишь кое-где порос соснами. Белый мыс далеко вдается в море. На конце мыса стоит маяк. Стекла маяка ослепительно горят, отражая угасающее солнце.

Любуясь красотой зеленого моря, я обдумывал только что услышанную историю, и у меня слагался рассказ о том, как один на один встретятся кит-великан и молодой смелый гарпунер, о его страшных муках и о том, как перед смертью он вообразит себя китом. Я еще не знал, какие возникнут у меня слова, но рассказ уже созрел в душе. Образ юноши Сяки преследовал меня так отчетливо, как будто я сейчас видел его перед собой. Рядом с Сяки возник мужчина средних лет, с дерзким, загорелым лицом, с оттопыренными губами. Это, конечно, Кисю. Перед моими глазами ожили хозяин артели и все остальные. В лучах вечернего солнца, через пятьдесят лет, они туманными призраками вновь возвращались на берег моря. Садик, где рыбаки оставляли своих детей, опять превратился в сараи. Воображение дорисовало подробности, которых не было в легенде. И вот уже, взбивая золотистую пену, ко мне по волнам подплывает исполинский призрак Бога Китов!

Над морем стоит белесый утренний туман. Он ползет по коричневой полосе берега, которая дальше переходит в темно-зеленую полосу соснового леса. На песке лежат перевернутые вверх дном лодки. За изгородью тянется ряд длинных сараев, над которыми поднимается густой дым. Рыбаки накручивают сеть на огромную лебедку. В воде мокнет что-то черно-красное, похожее на гигантское веретено. Между сосновым лесом и крутым обрывистым склоном горы протянулась неширокая равнина, где и разместились шестьдесят деревенских домиков. Тишина, никаких признаков жизни. Все с рассвета ушли разделывать китовую тушу. Те же, кто вчера наработался в море, еще не оправились после усталости и отсыпаются в своих бедных лачугах под пологом густого тумана.

У подножия горы стоит старый дом с пристройкой и узкой верандой. В доме всего две комнаты под низкой соломенной кровлей, которая почти касается головы. Здесь живет молодой гарпунер Сяки.

В тусклом свете, проникающем сквозь щели ставен, под тонким футоном корчится тело крепкого, худощавого юноши. Он стонет, он пытается прогнать усталость, которая притаилась, кажется, в каждой мышце. Вчера, сражаясь с китом, он отдал все силы, и вот приближается полдень, а силы не возвращаются.

С тех пор как Сяки, вслед за отцом и старшим братом стал гарпунером, он ежегодно получал от артели шестьдесят иен и девять коку риса и не бедствовал. Но мать, скончавшаяся от сердечного приступа, любила повторять при жизни слова его отца: «Человек должен работать до тех пор, пока стоит на ногах». Вот и Сяки вчера охотился на кита, а сегодня пойдет разделывать тушу. Сестра ушла на берег еще спозаранку. В доме стоит мертвая тишина. Осенью сестра выходит замуж за школьного учителя Касукэ, и ей хочется купить что-нибудь к свадьбе.

Сяки еще бы полежал, но