жались друг к другу, они не понимали разговора, но угрозы и свирепые лица охотников приводили их в трепет. На их глазах кинжалы выхватывались из ножен и заряжались ружья и револьверы.

Все это время Сэгин был занят размещением увозимых пленных. Он с той самой минуты, как дочь отказалась его признать, казался погруженным в какую-то печальную озабоченность и не обращал, по-видимому, внимания на происходившее вокруг него.

Но когда раздались слова Киркера: «сейчас давай нам деньги или — скальпы», Сэгин вдруг опомнился, пришел в себя и, осознав настоящее положение дела, вернулся к бунтовщикам, поднял руку с пистолетом и произнес громовым голосом:

— Посмейте только нарушить вашу клятву! Первого, поднявшего нож или ружье на этих женщин, убью!

Наступила минута мертвой тишины.

— Я дал обет, — продолжал он, — что моя рука не прольет ни одной капли крови после того, как Богу угодно будет возвратить мне дочь. Пусть же никто из вас не принуждает меня сделаться клятвопреступником, иначе его-то кровь и будет мною пролита!

Глухой ропот носился в толпе, но никто не смел открыто и громко возражать капитану.

— А ты, Киркер, не больше как хвастун, грубиян и трус, — сказал Сэгин. — Спрячь свой нож сию минуту, или я пущу тебе пулю в лоб.

Сэгин направил пистолет, в глазах его была неумолимая решимость. Казалось, он вырос, его осанка, взор и нахмуренные брови заставили Киркера попятиться. Тот видел, что малейшее ослушание — смерть для него, и со страшным проклятием вложил нож в ножны.

Возмущение, впрочем, нельзя еще было считать подавленным. Раздались насмешки по адресу Киркера, некоторые не желали сдаваться и подбивали друг друга к сопротивлению.

Генрих Галлер стал рядом с Сэгином, готовый защищать его и умереть вместе с ним.

Многие последовали его примеру и группировались подле Сэгина; в числе первых были: Эль-Соль, Рубе, Гарей, Санхес и другие. Что касается доктора, то он переходил от одной партии к другой, стараясь всеми силами примирить их между собой. Обе стороны были почти равны.

В случае схватки вышла бы страшная резня, к счастью, в это самое время показалось на горизонте нечто, сразу отрезвившее всех и охладившее страсти. Доктор указал на запад: оттуда неслись к городу воины в черных плащах. Хотя они были и очень далеко, тем не менее Сэгин и другие отлично признали их: это были индейские воины, навагой, отряженные для преследования бледнолицых. Они неслись бешеным галопом, пожирая пространство, как гончие, преследующие дичь.

— Вот вам, — сказал спокойно Сэгин, — сколько хотите скальпов; сумейте только защитить свои собственные. Итак, на коней, ребята! Вперед! Еще раз повторяю свое обещание. Будьте благоразумны и верьте мне. А теперь вперед! Пора!

Слова капитана произвели на этот раз свое действие, и правда — медлить было нечего. Близкая опасность воодушевила охотников. Конечно, они могли бы, засев в домах, отбить нападение передового отряда, но оставаться в городе и дожидаться прибытия новых сил индейской армии было бы безумием. В мгновение ока и самые несговорчивые были в седле, обоз с запасами и пленными двинулся к лесу. Сэгин надеялся пройти через ущелье, находившееся на востоке, так как отступление было отрезано с тыла.

Он ехал впереди, держа за повод мула, на котором сидела его дочь. Остальные следовали за ним в полнейшем беспорядке, все торопились. Генрих оставался в городе последним; сделал он это для того, чтобы помешать охотникам учинить какое-нибудь зверство над беззащитными женщинами и стариками, оставшимися в городе. Он решил, рискуя своей жизнью, предупредить бесполезное пролитие крови.

— Слава Тебе, Боже! — воскликнул он, выезжая вслед за последними охотниками, покидавшими город.

Но он ошибся: он не был последним. Вскоре его догнал Рубе на своей старой кобыле. На поясе его красовался новый скальп — старого жреца. Рубе все еще мстил за свой скальп.

Глава XVII

СРАЖЕНИЕ В УЩЕЛЬЕ

Достигнув соснового леса, охотники по индейской дороге направились вверх по реке; шли они так скоро, как только поспевал обоз. Пройдя миль пять, достигли восточной оконечности долины. Тут гряды гор сближались, образуя ущелье, в глубине которого протекала река. Эти гигантские ворота походили на те, которыми охотники вошли в долину с западной стороны, только были гораздо неприступнее. Ни по правому, ни по левому берегу реки дороги не было, надо было идти по самой реке, то есть по воде. По счастью вода была неглубока: она значительно прибывала только после ливней и бурь.

Отряд, обойдя громадные скалы, вошел наконец в ущелье. Над головами охотников возвышались на тысячу футов не только отвесные, но и нависшие над потоком скалы. Сосны с узловатыми корнями торчали из расселин берегов, расселины эти были покрыты кактусами. Темная зелень как нельзя более гармонировала с дикой горной природой. В ущелье царил постоянный полумрак. К тому же небо покрыто грозными тучами, будто прилепившимися к скалам. По временам сверкала молния и отражалась в темной воде потока под ногами дрожавших лошадей. Удары грома, короткие и сильные, раскатывались несмолкаемым эхом в ущелье, дождя еще не было.

Отряд, предводимый Сэгином, спешил насколько возможно. Иногда на поворотах поток становился глубже и быстрее, лошади по шею уходили в воду, иногда даже пускались вплавь. Но другой дороги не было, и худо ли, хорошо ли, надо было двигаться. Пройдя таким образом несколько верст, достигли наконец выхода из ущелья и стали выбираться на берег.

Сэгин выбрал двадцать человек из тех, у которых лошади были поплоше. Эль-Солю было поручено начальство над обозом, ему же поручил Сэгин и Адель, при которой, впрочем, безотлучно находилась Луна.

Оставшиеся люди расположились защищать ущелье. Лошади были спрятаны за уступами скалы, всадники засели за камнями и в безмолвии стали ожидать появления индейцев.

Не слышно было никакого воинского шума, а между тем неприятель не мог быть далеко. Место для наблюдения было выбрано удачно.

В долине река текла по мелкому ложу, и, только входя в ущелье, как бы в грандиозные ворота,