ночи в лохмотьях, без обуви, при очень скудном питании, часто по нескольку дней без еды, больные, без врачебной помощи, работают у хозяев на несоответствующих их возрасту работах. Своей безжалостностью их хозяева ушли так далеко, что бьют несчастных, которые от голода теряют трудоспособность… их обирают, отбирая последние остатки вещей… когда они по болезни не могут работать, им совершенно не дают еды, они спят в кухнях на грязных полах»[1066]. Разумеется, как справедливо отмечает А. Шнеер, далеко не все латышские хозяева так вели себя с пригнанными в Латвию детьми[1067], однако не приходится сомневаться, что было достаточно много жителей Латвии, получавших прямую выгоду от оборачивавшихся охотой за рабами карательных операций с участием латышских полицейских[1068].

Еще один важный материальный момент заключался в том, что латышские полицейские за свою «работу» получали значительно больше, чем занимавшие аналогичные должности русские, украинцы или белорусы. Так, например, рядовой латышский служащий полицейского батальона получал в день 3 рейхсмарки 80 пфеннигов, а белорусский или украинский — всего 80 пфеннигов. В случае гибели латвийского полицейского его семья получала ежемесячную пенсию в сумме от 43 до 144 рейхсмарок, тогда как семья украинца или белоруса — от 17 до 60 рейхсмарок[1069]. Учитывая это, трудно не согласиться с наблюдением К. Кан-гериса, отметившего, что «члены латышских полицейских батальонов стали наемниками, которым платят за проведенную работу»[1070]. И все же в своих преступлениях латышские полицейские выходили далеко за рамки формального выполнения преступных приказов нацистов;'в их действиях встречалось нечто большее — национальная ненависть.

Известны случаи, когда латышские коллаборационисты в своей деятельности открыто руководствовались русофобскими и антисемитскими мотивами[1071] ; оккупационные власти охотно поддерживали эти воззрения. Как отмечает латвийский историк Каспар Зеллис в своей новой монографии «Машинерия иллюзий и страхов. Пропаганда в оккупированной нацистами Латвии: власть, СМИ и общество», наряду с антикоммунистическими и антисемитскими акцентами «во второй половине 1941 года появились попытки конструировать также образ “русского” как врага, показав его соответственность за совершенные советским режимом злодеяния. Следует признать, что в большинстве допущений пропаганда не делила русских по происхождению, в т. ч. на местных и из России, так как в этом вопросе руководствовалась нацистским принципом, согласно которому главным является принадлежность к какому-нибудь этносу, а все остальное подчинено “чистоте крови”»[1072]. К февралю 1943 г. русофобская пропаганда, побуждавшая к насилию, воздействовала на латышскую аудиторию уже более полутора лет и не могла не оставить своего отпечатка, особенно на поведении лиц с оружием в руках.

Объявление о создании Латышского добровольческого легиона СС (совпавшее по времени с проведением операции «Зимнее волшебство») также открыто спекулировало на образе врага: «Немецкие солдаты по приказу Адольфа Гитлера освободили вашу родину от большевизма, спасли ваш народ от уничтожения… Большевизм угрожает уничтожением Европы… Вступайте в легион своей родины, чтобы бороться с оружием против большевизма»[1073]. Скорее всего, эти призывы способствовали ужесточению действий «боровшихся с большевиками» карателей из латышских полицейских батальонов. Возможно, некоторые из них действительно верили, что таким способом «защищают Латвию».

Следует отметить, что и до войны отношения между белорусами и латышами не были безоблачными. В период диктатуры Ульманиса проживавшее в Латвии белорусское меньшинство подвергалось насильственной ассимиляции, заключавшейся, в частности, в закрытии белорусских школ. В период нацистской оккупации местные латышские власти также преследовали проживавших на территории Латвии белорусов; по свидетельству очевидца, в 1942 г. «даугавпилсская тюрьма, благодаря латышской полиции, набита белорусами, есть еще русские и поляки, а латышей — нет»[1074]. В этой связи нельзя исключить, что участвовавшие в «Зимнем волшебстве» латышские полицейские в своих действиях руководствовались национальной враждой к белорусам как таковым.

Впрочем, не исключено, что каратели просто не проводили разницы между русскими и белорусами. Так, например, один из участников карательных операций на данной территории Белоруссии штурмбанфюрер СС Фрицис Межгравис, с марта 1944 г. командовавший 321-м латышским полицейским батальоном, а в марте 1945 г. вступивший в командование 34-м полком 15-й латышской гренадерской дивизии ваффен-СС, согласно показаниям его сослуживца, говорил: «Здесь наши батальоны и отряды поработали неплохо, русские долго будут вспоминать Прибалтику. Их и не следует щадить, а [следует] уничтожать всех до единого»[1075].

Следует отметить, что в составленных после окончания карательной операции партизанами и местным населением актах фиксируются факты не только убийств, но и изощренных издевательств над жертвами, заведомо выходящих за пределы простого выполнения преступных приказов[1076] .

Нацистская оккупация предоставила возможность многим восточноевропейским фашистским движениям воплотить в жизнь свои планы этнических чисток и истребления «чуждого элемента»[1077] латвийскую специфику карательной операции «Зимнее волшебство» полезно рассмотреть именно в этом ракурсе.

Изучаемая нами операция была одним из практических воплощений нацистской истребительной политики. Политики, основанной на презрении к населявшим советские земли «низшим расам», на стремлении избавиться от одной их части и поработить другую. Однако практическое воплощение этих планов не могло произойти без активного участия латышских коллаборационистов, несущих свою долю ответственности за совершенные в рамках «Зимнего волшебства» масштабные преступления против мирного населения.

ОБЩАЯ ТРАГЕДИЯ. БЛОКАДА, ХОЛОКОСТ И ИСТРЕБИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА НАЦИСТОВ НА ВОСТОКЕ[1078]

Вечером 27 января 1944 г. над Ленинградом грохотал праздничный салют. Войска Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов отбросили немецкие войска от города, освободили практически всю Ленинградскую область. Блокаде, в железном кольце которой долгих 900 дней и ночей задыхался Ленинград, был положен конец. Тот день стал одним из самых счастливых в жизни сотен тысяч ленинградцев; одним из самых счастливых — и одновременно одним из самых скорбных, потому что у каждого дожившего до этого праздничного дня за время блокады умер или родственник, или друг. Более 600 тысяч человек умерло страшной голодной смертью в окруженном немецкими войсками городе, несколько сотен тысяч — в оккупированной нацистами области.

Ровно год спустя, 27 января 1945 г., подразделения 28-го стрелкового корпуса 60-й армии 1-го Украинского фронта освободили концлагерь Освенцим — зловещую нацистскую фабрику смерти, на которой было уничтожено около 1,5 миллиона человек, в том числе — 1,1 миллиона евреев. Советским солдатам удалось освободить немногих — 7,5 тысячи истощенных, похожих на живые скелеты людей. Всех остальных — тех, кто мог ходить — нацисты успели угнать. Многие из освобожденных узников Освенцима не могли даже улыбаться; их сил хватало лишь на то, чтобы стоять.

Совпадение дня снятия блокады Ленинграда с