Разве вовсе можно подумать, что виросская царевна древнего рода, в тереме воспитанная, полезет их совершать-то? Для того люди есть специальные.

Где они?

Где-то там… остались. Пока еще. И недолго им, как и Мудрославе… вот если бы она читала книги… или бесполезно? Вряд ли в книгах писали о том, что делать, если тьма поглощает мир.

Взяться за руки.

Отбросить сомнения. Не получится? Возможно. Даже скорее всего не получится… и надо встать. Потная ладонь ладхемки почти выскальзывает, но та сама стискивает пальцы.

Кровь.

Еще кровь нужна.

— В прошлый раз у нас получилось не очень…

— Потому что… потому что опыта не было, — выдохнула Мудрослава. Мир менялся. Точнее раскалывался. Будто… будто не мир, а яйцо огромное, скорлупа которого трещину дала.

Именно.

— Сперва ты, Лет, отпускаешь всех, до кого дотянешься. Ты, Ари… постарайся вытащить нашего Повелителя. Все-таки он неплохой, если подумать… но его! Больше не оживляй никого без спроса, ладно?

— Я не специально.

— Брун, ты должна открыть путь.

— Куда?

— В мир демонов. Демоны уйдут домой… и тогда Яр, ты поставишь щиты.

— А ты?

— А я руководить буду! Мудро! — рявкнула Мудрослава. И подумала, что с Думой это всегда срабатывало. И сейчас не подвело.

Сила… сила откликнулась, стоило потянуться к ней. И привычно заструилась через руки… ладони.

И тихо выдохнула Летиция…

…их было много, тех, кто чуял её присутствие, молил, просил, требовал. Плакал. Скулил. Тянулся и почти дотягивался, потому как граница мира стерлась.

Почти.

И души обретали плоть.

Они… потянулись к Летиции.

Мужчины в белоснежных одеяниях. На головах некоторых возлежали золотые венки, и это тоже что-то значило.

— Уходите, — сказала Летиция, принимая силу. И дар раскрылся. На самом деле все просто. Она… ей достаточно пожелать. И она пожелала.

Покоя.

Всем им.

И тем, кто виновен, и тем, кто нет. И тем, кто был частью древнего мира и древнего же зла. Пусть уходят. Пусть возвращаются. Они не обрадовались, но воля Летиции была сильнее их гнева.

Дольше всех держался мужчина в коротком наряде, измаранном кровью. Он держал клинок в руке и улыбался. Почему-то показалось, что виновато.

Показалось.

И тьма, лишившись игрушек, пришла в движение.

— Круг! — рев Командора почти выбил из настроения. — Смыкаем и держим…

…тьма… тьма ведь была давно здесь. И почти обжилась. И даже привыкла к миру. Изменила его под себя… а потому вслед за душами встали мертвецы.

Ариция видела их.

Ощущала.

Пустые оболочки, которые наполнялись тьмой. И обретали некое подобие памяти. Жизни. Это было… отвратительно.

— Ари!

От окрика она вздрогнула, и сила, совокупная, данная ей, пришла в движение. Слева блеснула сталь, рассекая огромную фигуру надвое. Раздался рык и…

Сталь не поможет.

Это не живые существа, а мертвые стали не боятся. Зато…

— Прости, — сказала она, пусть даже и не услышали. А потом взяла силу и… если ей дано возвращать жизнь, то сумеет она и обратное. Надо лишь сосредоточиться.

Надо…

— Ари…

— Погоди, — она облизала пересохшие губы.

Разделить.

Ограничить. Иначе может получиться… не на тьму, но на плоть. Смерть — часть жизни, и новая жизнь. А потому… потому прах к праху.

И темные фигуры рассыпаются. Одна за другой, одна… только где-то там плачет кто-то, надрывно и горько. И от этих слез болит голова.

— Нельзя, — пальцы грязного мальчишки, как-то очутившегося в круге, держат крепко. — Это ловушка. Путь… надо отыскать правильный и… и я знаю. Дай мне.

Сила переливается. Тело — лишь сосуд. И очертания его стираются, плывут.

Теттенике? Удивляться уже не выходит. Но хорошо, что жива… хорошо…

…Теттенике видела пути.

Множество.

В степи дороги рисует ветер. По сухим травам. По теням. По… но можно выбрать, если уметь слушать песню ветра.

Её учили.

Это неправильно, потому что женщины не выбирают. Женщины следуют за мужчиной. Хранят шатер и детей, чтобы тот, кто уходит, мог вернуться.

А её учили.

Брат.

Он жив, и это радует, пусть даже не узнает её теперь… не важно. Главное, там, в степи, есть дороги. А здесь? Перед ней не сотни — тысячи. Переплетение золотых нитей и… и Теттенике видит, что нужно сделать.

Нити слишком тонкие. И ни одна не выдержит.

В одиночку.

А вот если связать… взять вот эту и… они все равно с тем рыжим держатся за руки. Может, это еще и не повод, но выхода нет. А двойная нить всегда прочнее одиночной.

Вот так.

И еще те две… и те… и нитей становится меньше. Одни Теттенике обрывает безжалостно, потому что в новом рисунке им нет места. Другие сплетает. Связывает. Заставляет слиться воедино.

Потому что…

Пальцы ухватили одну из последних. Надо же, а ей казалось, что он уже умер. Но нить есть и значит, ничего не решено? Или… ей нужно выбрать?

Она не может.

Она… она не имеет права! Или… она ведь уже обрывала нити. А эта тонка… и не будет ли лучше для всех, если и она оборвется?

Ведь демон…

Демон так долго был, что не мог не изменить человека… и он может вернуться. Наверное. Или нет? Или… нить в пальцах почти истаяла. И даже если её просто оставить, она исчезнет.

Сама по себе.

Никакой вины. Никаких сожалений. И Теттенике мотнула головой, решительно потянувшись к нити.

…Мудрослава слышала плач.

И дернулась было, но осталась на месте. Нельзя разрывать круг. Не сейчас, пока внутри кипит сила. Но ведь можно иначе. Дотянуться… разумом до разума.

— Ты где? — шепчет она. И тьма повторяет вопрос на все лады. Всхлипывая, лепеча, совершенно по-детски. Но Мудрослава не слушает.

Дотягивается.

До того, кто прячется там, или здесь, совсем рядом. Тьма стерла границы и, кажется, они уже давно где-то там, за пределами мира, если вокруг нет ничего, кроме этой тьмы.

— Иди сюда, — она касается кого-то…

Слабого?

Сильного? Злого? Обиженного? Иного. Именно, совершенно иного. Другими словами и не объяснить этих вот ощущений. Но плач смолкает.