Сначала Луиджи слушал Розетту с недоверием. Потом, растерявшись, он испугался, что совершил непоправимую ошибку.

— Она так сказала? Когда?

— Когда вы ждали на улице, после ухода доктора. Теперь я больше не хочу это обсуждать. Будьте любезны, мсье Луиджи, снимите с меня это кольцо. И мне хочется увидеть мадемуазель Энджи. Она должна скоро прийти.

Розетта задремала. Луиджи послушно снял с ее пальца кольцо и убрал его в футляр, который остался у него в кармане. Ему казалось, что он очнулся от абсурдного, кошмарного сна.

В это мгновение в помещение вошла Анжелина. Увидев ее, Луиджи смущенно опустил голову.

— Прощай, Анжелина. Я немедленно уезжаю в Комбелонг. Отец Северин сумеет привести мои мысли в порядок. Поездка в аббатство несомненно пойдет мне на пользу.

— Мне очень жаль нарушать твои планы, но пока ты не сможешь уехать. Покинуть нас — это все равно что спасаться бегством. Но на этот раз тебе придется остаться в Сен-Лизье.

И Анжелина ледяным тоном объяснила Луиджи, почему он не должен уезжать, не оставив ему ни малейшей возможности отказаться.

— Итак, я обязан составить матери компанию, — подвел итог Луиджи.

— Это не станет для тебя тяжкой обязанностью. Мадемуазель Жерсанда разобьется в пух и прах, лишь бы тебе угодить. А теперь прошу тебя, иди поешь. Мы оставили тебе твою порцию.

— Анжелина…

— Нет, ничего не говори. Больше ничего не говори, ты и так сделал мне больно.

— Я не понял. Розетта сказала мне, что…

Анжелина неумолимым взглядом заставила Луиджи замолчать. Взмахом руки она указала ему на дверь:

— Необходимо набраться терпения и выслушать человека, прежде чем осуждать и оскорблять его. А ведь ты меня оскорбил! Пошевели извилинами, если у тебя есть хотя бы парочка! Вспомни обо всех женщинах, которых ты соблазнил во время своих странствий, спроси себя, любил ли ты их всей душой, не оказалась ли хотя бы одна из них беременной твоими стараниями, не прибегла ли она к операции, которая кажется такой безобидной, не имеющей серьезных последствий? И вот еще что. Разумеется, ты должен сохранить тайну. Ни слова о том, что мне предстоит сделать, никому! Особенно отцу Северину! А теперь окажи мне услугу. Уведи мадемуазель, Октавию и Анри. Оставайтесь на улице Нобль до завтрашнего полудня. Ты должен сделать так, чтобы они ничего не заподозрили. Мне очень тревожно. Я дрожу от одной мысли, что могу совершить роковую ошибку. Но я все сделаю сама, как сама приняла решение еще до твоих угроз и оскорблений. А теперь уходи! И быстро! Я не хочу тебя видеть.

Анжелина отвернулась, чтобы не встретиться взглядом с черными глазами Луиджи. Она чувствовала, что его мучают угрызения совести, что он попал в ловушку, расставленную своей слепой яростью. «Боже мой! Даже сейчас у меня только одно желание — помириться с ним, обрести силу и мужество в его объятиях», — говорила себе Анжелина, раздосадованная, что не в состоянии противиться той власти, какую имеет над ней этот мужчина.

— Никто ничего не узнает, Анжелина, не бойся! — ответил Луиджи. — Я прошу у тебя прощения, хотя на этот раз простить меня невозможно.

— В самом деле, — резко отозвалась она. — Ты все разрушил. Все.

Розетта спала неглубоким сном и слышала, как они ссорились.

— Прошу вас! — пробормотала девушка. — Не надо ругаться. Мсье Луиджи, забудьте о том, что я вам говорила.

— Уходи! — повторила Анжелина. — А ты, Розетта, отдыхай. Мне очень жаль, ты нуждаешься в спокойствии, а я так кричала!

— Ты кричала по моей вине. Я ухожу. До свидания, — сказал сбитый с толку Луиджи.

Он хотел бы повернуть время вспять, взять назад жестокие слова, которые так больно ранили Анжелину. Но было уже поздно — они сделали свое черное дело. Он шел по двору, ужасаясь зловещей перспективе проводить дни вдали от Анжелины, будучи обреченным на разговоры с матерью и рутину семейных трапез, не испытывая невероятного восторга, который всегда вызывало у него само присутствие молодой женщины.

«Моя любимая! — думал Луиджи. — Я говорил о браке с Розеттой! Она строго поставила меня на место. И она права, она очень верно рассудила. Но что на меня нашло?»

Растерянный Луиджи с удовольствием прислонился бы к первой попавшейся ему на пути стене, в надежде привести свои мысли в порядок. Заметив сына, Жерсанда позвала его:

— Луиджи, иди обедать. Из-за этих волнений ты, должно быть, проголодался.

— Иду, — вздохнул он.

У Луиджи не было аппетита. Его снедало только одно желание: упасть на колени перед Анжелиной и вымолить прощение, обнять ее, осыпать поцелуями, доказать ей безумную страсть, которую она вызывает в нем, в чем он, наконец, признается ей. И все же его порыв, желание жениться на Розетте имело и положительную сторону: оно заставило молодого человека отринуть свои страхи, осознать тщетность сомнений. Теперь он не боялся, но, возможно, это уже ничего не могло изменить.

Грызя сухарик под ласковым взглядом матери, Луиджи мысленно упрекал себя: «Какой же я дурак! Я сердился на нее за то, что она до меня любила другого мужчину и обожает ребенка, родившегося от него. Я осуждал Гильема Лезажа, но сам вел себя так же, как он, как властный, себялюбивый самец. С Анжелиной всегда возникают проблемы, ведь она так отличается от других женщин. Она слишком красивая, слишком свободная в своих поступках, слишком гордая, чтобы подчиняться, и слишком мужественная, и поэтому преодолевает все испытания, не показывая, что страдает. Розетта права. Она ангел, но с мечом в руке, радеющая о справедливости и настолько умная, что бесполезно пытаться влиять на нее, направлять. Какая женщина! Я должен ей написать, объяснить, почему поступал неправильно. Если понадобится, я испишу десять страниц! Даже если она откажется встречаться со мной, я никогда не отступлюсь. Никогда!»

Улица Мобек, вечером

Анжелина тщательно задернула плотные льняные занавески бежевого цвета на окнах диспансера. Наступил момент, которого она страшилась всем своим естеством. Ее сердце было готово выскочить из груди. Она с тревогой взглянула на Розетту, мечтательно рассматривавшую потолок. Розетта поспала несколько часов после визита доктора Бюффардо, наложившего на ее сломанную ногу гипсовую повязку. Уходя, он посоветовал своей пациентке не двигаться.

— И не бойтесь чаще давать ей шафранно-опийную настойку, — добавил доктор, откланиваясь. — Боль утихнет, и она сможет поспать.

Было около полуночи. Анжелина сдержала вздох. Весь вечер она старалась взять в себя в руки и мысленно повторяла все, что ей было известно о строении человеческого тела. Она дважды простерилизовала инструменты: сначала прокипятила их, а затем протерла спиртом.

— Мадемуазель Энджи, я заставляю вас страдать! — вдруг сказала Розетта. — Я это чувствую по вашему голосу и вижу по лицу.

— В этом нет твоей вины. И ты знаешь единственного виновного. Это мужчина, который сделал тебя беременной.