— Значит, народ не обижает?

— Нет, что ты, когда большевики народ обижали?

— А кроме отряда Букия, есть в лесу еще вооруженные люди?

Хозяин задумался на мгновение.

— Говоря по правде, до сегодняшнего дня никого не видел, а так говорят, что ходят.

— А кого же ты видел сегодня?

— Шел я вечером из лавки, нес керосин. По дороге пять всадников встретил, спросили, где живет сотник Атанасе.

Джокия забеспокоился.

— А кто такой Атанасе?

— Атанасе? Сельский сотник. Во времена Николая был старостой, а теперь из кожи вон лезет, чтобы угодить новым властям.

Джокия почувствовал опасность, распорядился, чтобы собирались. Но в это время дверь распахнулась, как от сильного ветра, и на пороге показался какой-то мужчина с маузером в руке.

— Георгий! — воскликнула потрясенная Мария.

Это действительно был он.

Рука Марии скользнула в карман брюк. Она выхватила револьвер, подарок Дата, но в тот же миг Цуца бросила в светильник тарелку, огонь погас, и стало очень темно. Почти одновременно прозвучал выстрел из маузера. Послышался чей-то стон и глухой звук упавшего на пол тела.

Теперь в дверях никого не было. Но во дворе около мельницы блестели дула карабинов и пистолетов. «Ах, если бы во дворе было так же темно, как на мельнице», — подумал Джокия.

Остановились жернова, стало тихо. Теперь стон слышался отчетливее.

— Кто стонет? — шепотом спросил Джокия.

— Я, я. Что со мной сделали эти безбожники! Это их я встретил сегодня в лесу, — с трудом проговорил мельник.

— Ты ранен? — спросила Мария, осторожно ощупывая его в темноте.

— Эх, дочка, сейчас мне, наверное, и сам бог не поможет, — и он с трудом, держась за стену, приподнялся.

— Ложись, убьют, — тихо сказал Джокия.

— Я и так почти мертв. Может, хоть вам смогу помочь.

И мельник, собравшись с силами, как-то поднялся на ноги и, перебирая руками по стене, с трудом дотащился до дверей.

— Куда же ты? — испуганно спросила Мария.

— Ложись, говорю, — повторил Джокия шепотом.

— Тише, тише, — так же шепотом ответил мельник. — Дайте мне две бурки. Я возьму каждую в руки и побегу. Если успею выйти из мельницы, спущусь направо, в ущелье, скачусь вниз. Они будут стрелять по мне, а вы в это время постарайтесь убежать. Я иду, время не терпит.

— Нет, этого нельзя делать, добрый ты человек! — прошептал Джокия и пополз к нему.

Но мельник не стал дожидаться и выскочил во двор — откуда и силы взялись. Находящиеся в засаде не успели даже выстрелить. Лишь когда мельник был уже почти у цели, началась стрельба.

— Мария, Цуца, вы оставайтесь здесь, ни в коем случае не поднимайтесь и не выходите отсюда. Мы же постараемся выйти и занять место напротив косогора, а потом и вас выведем из этой ловушки.

Джокия выполз за двери и укрылся за стволом большого дерева. Потом снова пополз, неожиданно выскочил, вскинул руку и опять лег. Раздался взрыв. Брошенная им ручная граната разорвалась около напавших. Те залегли. В это время два партизана выскочили из мельницы.

— К склону! — приказал им Джокия.

Он стрелял до тех пор, пока его товарищи не укрылись в овраге. Теперь уже они начали стрелять, чтобы дать возможность командиру невредимым подняться на косогор. Несколько прыжков, и Джокия оказался рядом с товарищами. Отсюда неплохо было видно, где расположились противники, и, кроме того, можно было держать под прицелом вход в мельницу. Командир приказал своим прекратить стрельбу: нужно было беречь патроны.

Парни Тория продолжали палить. Судя по выстрелам, их было пятеро: четверо с винтовками, и один, Тория, с маузером.

— Они и мельника не забывают, а бедный старик мертв, наверное! — Джокия огляделся и прицелился туда, где блестели дула винтовок.

Гуда недолго был в доме дяди. Разговор с Тория длился каких-нибудь десять-пятнадцать минут. Все это время он не поднимал глаз на капитана, и слова его были как будто заученные, непонятные ему самому. Опытный офицер понимал, что этот смелый и прямодушный парень мог каждую минуту почувствовать весь ужас своего поступка и совершить что-нибудь непоправимое. Поэтому Тория поспешил закончить разговор, как только узнал, когда и по какой дороге Мария Сабура с сопровождающими будет ехать из Мимиси. Он уже собрался уходить, но Гуда решительно остановил его:

— Когда же вы освободите моего брата?

Тория оставил вопрос без внимания и вышел в коридор. Гуда едва переводил дыхание.

— Если через день или два мой брат не вернется, тогда не ручаюсь за себя! И Букия не сравнится со мной. Ни себя не пощажу, ни других!

— Хорошо, хорошо, не грозись, пожалуйста. Слово есть слово, — небрежно проговорил Тория, вышел на улицу и уехал вместе с хозяином.

Гуда давно уже чувствовал, что все это добром не кончится, однако боялся ошибиться, поспешностью испортить дело и погубить брата. Но похоже, что Тория и не вспоминает о Джаму.

Гуда долго стоял в каком-то оцепенении, потом, с трудом передвигая ноги, возвратился в комнату. Он мысленно оглядел все кругом. «Что же я наделал!» — прошептал он в отчаянии и без сил опустился на тахту. Потом вдруг вскочил, сорвал со стены русский карабин, схватил бурку и выбежал из дома.

Гуда так торопился выбраться из города, так подгонял своего коня, будто среди домов, на узеньких улочках ему нечем было дышать. Вот и море показалось, но мысли и предчувствия так терзали его, что он ничего не видел вокруг. Очнулся, лишь заметив, что мчится по дороге, ведущей к отряду Букия. «Боже, неужели я так низко пал, что посмею явиться к тем, кого предал?»

Впереди на дороге появился всадник. Он показался странно знакомым. Когда Гуда подъехал ближе, то узнал его: это был Бекве. Как же так? Ведь еще вчера он был в отряде и не собирался в Сухуми. Неужели он выслеживал Гуду? Эта мысль совершенно выбила его из равновесия, он догнал Бекве и спросил, зло глядя на него:

— Узнал?

Наглый тон возмутил Бекве и он гневно бросил ему:

— Узнал, и даже лучше, чем ты думаешь!

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ты прекрасно знаешь, что. Зачем ты встречался с Тория?

Гуда задрожал, стыд и злость заставили его сказать совсем не то, что он думал:

— Это ты, Хелмарди, говоришь мне