Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом, в котором живет Ева, обычная многоэтажка – особо ничем не примечательное бетонное строение. Но вопреки этому, что-то прихватывает болезненным уколом в сердце, стоит только представить, как моя снежинка ходила по этим улицам каждое утро. Ее родной дом и родной двор – это невольно вызывает улыбку. Интересно, как она отнесется к тому, что я планирую забрать ее жить к себе? Насовсем.
– Припаркуюсь у соседнего подъезда? – говорит Слава, притормаживая у нужного мне второго, кивая в сторону третьего. – Здесь встать негде. Мне вас ждать?
– Хорошо, жди, если что-то поменяется, я наберу.
Последний волнительный вдох, и я выбираюсь из салона авто. Ноги уже сами несут к подъезду, и удивительно, как я сдержался и до сих пор не перешел на бег. Хотя надо признать, по ступенькам в подъезде не шел, а летел.
Дальше кабина лифта, которая ползет, как черепаха, седьмой этаж и триста пятнадцатая квартира.
Покрепче перехватываю букеты и мысленно молюсь, чтобы Ева была дома. Не верится, что меня от моей девочки отделяет только одно дверное полотно. Один вздох. Пара метров. И тысячи слов, которые я должен, обязан ей сказать, и в первую очередь признание, которое эти два тяжелейших дня без нее крутятся на языке, желая вырваться на волю.
Нажимаю на звонок, и время замедляется.
Кровь стучит в висках.
Сердце долбит, как пара барабанов.
Руки непроизвольно сжимают цветы, и я не спускаю глаз с двери, когда слышится щелчок замка, и она медленно начинает открываться.
Чувствую себя, как подросток, впервые пришедший в гости к девочке, позвать гулять.
Твою мать, Абашев, тебе сорок и ты крутишь миллиардами, а тут... ладони не потеют и в голове ветер не свистит, уже хорошо.
Дверь открывается наружу, и я отступаю, выглядывая, когда слышу:
– Что, уже вернулась, несносная девчонка? – чуть ли не ядовитое шипение, и голос совсем не Евы. Видимо, ее бабушка? Да, так и есть.
Немолодая женщина с немного резкими чертами лица и хмурыми бровями смотрит на меня во все глаза, поджимая тонкие губы в упрямую линию.
Я на доли секунды теряю свою решимость, и внутри просыпается странное чувство, будто что-то тут не так. Может, взгляд Алевтины Петровны слишком говорящий, а может, фраза, брошенная с некоторой небрежностью, толкают на нерадужные мысли, но долго в ступоре не стою. Киваю, пытаясь улыбнуться и ни в коем случае не напугать или не разозлить хозяйку квартиры, мне с ее внучкой еще семью строить и, очень надеюсь, детей рожать.
– Добрый день, Фадеева Алевтина Петровна?
– Совершенно верно, а вы кто такой? – мое вежливое приветствие бабушка Евы пропускает мимо ушей, выпрямляясь в полный рост, преграждая путь в квартиру.
Видимо “семейных посиделок и сватовства” не состоится. Чай пить с плюшками не будем. Ну и ладно. Не гордые. Мне только снежинку мою отдайте, и я тут же ретируюсь восвояси.
– Дамир. Не знаю, говорила ли вам Ева. Она, кстати, дома?
– Дамир? Не Абашев, случайно, ваша фамилия? Это вы тот хозяин шале, в котором моя Евангелина жила?
– Верно, – киваю. Знает мою фамилию, значит, у меня есть шансы?
Но не успеваю я обрадоваться, как в голосе хозяйки дома прорезалось недовольство:
– И что же вам нужно, Дамир, от моей внучки? Чего приехали? Прицепились, как банный лист к заднице, ждали вас тут!
Честно говоря, я опешил.
– Что, простите?
– Нечего сюда ходить! Вас тут не ждут и не ждали. Совратили молодую глупую девчонку, своими вон, – кивок в сторону цветов, про которые я совершенно забыл, – букетами, подарками и медом, что в уши лили, а потом что? Выбросите, как мусор, на помойку с разбитым сердцем? Не позволю! – рычит бабуля, заставляя охренеть еще больше. – Взрослый мужик, а ума и достоинства нема. Уходите и забудьте сюда дорогу ясно?! Нет Евы и не будет! – пытается закрыть дверь женщина, быстро рванув за ручку на себя, но я, вовремя сориентировавшись, ставлю ногу.
– Не так быстро! – придерживаю дверь рукой. – Я не собираюсь с вами ругаться, Алевтина Петровна. Мне нужна Ева, и вам, я думаю, тоже, давайте не будем устраивать фарс, а поговорим как два взрослых, адекватных человека. Ева? – зову, заглядывая поверх головы женщины в коридор небольшой квартирки. – Снежинка?
– Фарс?! Да она тебе в дочери годится, скотина ты великовозрастная! Не будешь ты с ней, не нужен ты ей, понял?! Пошел вон, я сказала!
Что, твою мать, это значит?!
– Так, бабуля, где Евангелина?
– Нет ее!
– Я не понимаю, что здесь происходит! Куда она ушла? Когда вернется? – начинаю потихоньку закипать, все мое добродушие и желание “втереться в доверие” как рукой, млять, сняло.
– Не понимает он, вы посмотрите! Пусти дверь, животное!
Ни капли уважения. Ни грамма такта. Уж в таком-то возрасте, не думал я, что люди способны такую грязь выливать. А вкупе с тем, что я последние двое суток и так как на измене сидел, а тут меня, как щенка, за шкирку за дверь выпнуть собираются? Ни хера. Я пришел за снежинкой и со снежинкой я уйду.
– Мне нужно поговорить с вашей внучкой. Я вам не школота какая-то, чтобы так со мной разговаривать.
– Ах, ты, хам!
– Я, может, и хам, но в таком тоне говорить о себе или снежинке не позволю.
– Задурил девчонке мозг, ирод, и сейчас ты мне о каких-то позволениях говоришь?! А ну…
– Никто ничего не дурил, ясно? Я люблю вашу внучку и найду ее, нравится вам это или нет! – вполне осознаю, что веду себя, как последняя скотина, и со старшими так не разговаривают, но точка кипения достигнута. Не могу ждать, задолбался спорить. Просто отодвигаю женщину, свалив букеты в прихожей на комод, и прохожу, заглядывая в комнаты.
– Ева? Снежинка, ты где? – зову, осматривая бегло две спальни, гостиную и кухню, но пусто. Нет никого.
– Где она? – возвращаюсь в прихожую, где с
