Сенява – родовое имение князей Чарторыйских. В роскошном замке-дворце уже стоял штаб 11-го корпуса, но места было так много, что легко нашлось и для нас. Я ночевал в спальне княгини на огромной резного черного дуба кровати; у противоположной стены стоял огромный комод черного дерева, на крышке которого инкрустацией из слоновой кости был изображен в картинах суд Соломона, начиная от входа матерей с ребенком и кончая, когда настоящая мать отказывается от ребенка и Соломон повелевает отдать ребенка ей. Комод был пустой, и только в верхнем ящике осталась забытой книжечка Нового Завета с заглавной надписью: a mon petit-fils Stanislas la jour de sa premiere commanion (моему дорогому внуку Станиславу в день его первого причащения). Обедали вместе с командиром 11-го корпуса, моим товарищем по академии в царски-роскошной столовой, каждый стул которой представлял настоящий шедевр искусства. И все это было брошено на произвол судьбы.

На другое утро командир 11-го корпуса просил меня обсудить вместе с ними предложение корпусного инженера взорвать все находившиеся на складе в Сеняве артиллерийские снаряды за невозможностью их вывезти. Не понимаю даже, как могла родиться такая нелепая мысль. Средства к вывозу, безусловно, можно было собрать даже от жителей, не говоря про парки. Неожиданные взрывы могли создать панику в войсках, да и каждый снаряд был тогда особенно ценен. Да и не было такой крайности. Переправы через Сан мы могли удерживать еще в течение нескольких дней, которых было более чем достаточно, чтобы все вывезти. Так и вышло на самом деле. Лишь через несколько дней австрийцы, подвезя тяжелую артиллерию, открыли огонь по замку, по окружавшему его роскошному парку, и после двухдневного обстрела замок был сильно поврежден и погибло много дивных вековых деревьев.

13-я пехотная дивизия была оставлена в распоряжении командира 21-го корпуса, а затем передана в распоряжение командира 8-го корпуса. 34-я дивизия непрерывно участвовала в боях, постепенно спускалась к югу, и в половине октября опять очутилась в окрестностях г. Самбора.

Сам я со штабом, как сказано, остановился в Потоках. Местный священник рассказал нам, в каком образцовом порядке наступали австрийцы, какой у них был подъем духа. Стоявший в его доме начальник дивизии, узнав, что два солдата забрались в фруктовый сад священника и набрали яблок, тут же отдал приказание их расстрелять, и батюшке стоило большого труда упросить генерала их помиловать. Эти же генералы просили батюшку показать церковь, и когда ее открыли, вошли, рассматривали иконостас, иконы, сосуды, все время продолжая курить, и затем снялись группой посредине церкви с сигарами в зубах.

Но насколько стройно шло наступление, причем они самоуверенно заявляли, что по овладении Люблином и Грубешовым они двинутся далее на Киев, настолько беспорядочно прошел их отход назад. Все шло вперемежку, великолепные тяжеловозного типа артиллерийские лошади, с трудом преодолевали наши пески и едва двигались; исчез блестящий внутренний порядок, и люди безнаказанно мародерничали по пути.

В Потоках мы установили радиостанцию. Через два дня начальник станции доложил, что со станции исчезли три сапера и он опасается, не перебежали ли они к австрийцам. Уже в Цевкуве поступил рапорт от начальника 13-й пехотной дивизии, в котором он доносил, что несколько дней тому назад в штаб дивизии явились три сапера, доложили, что они отбились от части и просят их принять охотниками в части, сражавшиеся на Сане. Начальник дивизии разрешил их принять; они участвовали во всех мелких боях, два раза переправлялись на тот берег; своей храбростью и сметливостью служили всем примером. В заключение ходатайствовал о награждении их Георгиевскими крестами IV степени. Все трое оказались самовольно отлучившиеся с радиостанции. Приказал всех троих вернуть на станцию, собственноручно выдал им Георгиевские кресты, но за самовольную отлучку приказал наложить дисциплинарное взыскание.

В Цевкуве я пребывал уже как бы не у дел, и только мысль, что части корпуса будут вконец измотаны, крепко озабочивала. 30 сентября мне подали две телеграммы. В первой, мною вскрытой, генерал Брусилов, поздравляя, сообщал, что 24 сентября государь император пожаловал меня кавалером ордена Св. Георгия IV степени. Во второй жена сообщала о гибели сына в бою под Сольдау 18 августа 1914 года. Первоначально он был показан без вести пропавшим, и только много позднее я наконец получил письмо от его начальника дивизии, находившегося со всем своим штабом в германском плену, что сын отказался сдаться в плен и геройски погиб. И как ни больно было потерять единственного сына, я по сей день благословляю его за то, что он предпочел погибнуть, чем сдаться в плен.

В Цевкуве я оставался в невольном бездействии до 17 октября, когда получил телеграмму генерала Брусилова: «Желаете ли во главе четырех дивизий произвести охват левого фланга противника?» Ответив: «Согласен, тотчас со штабом выезжаю», приказал всем уложиться; сотне седлать и через полтора часа мы верхом выехали в Любашов, где стоял штаб 3-й армии и где нам готовили поезд.

В Любашове командующий 3-й армией генерал-лейтенант Радко-Дмитриев, пригласил нас обедать и оставаться у него, пока не подадут поезд и не погрузят сотню, автомобили и прочее. С подачей поезда дело затянулось, и мы прибыли во Львов лишь рано утром 19-го.

Приказав сгрузить автомобиль, мы с Лазаревым выехали в Садовую Вишню в штаб 8-й армии, где и договорились с генералом Брусиловым.

Оказалось, что нам предстояло двинуться от Самбора и Драгобыча в Карпатские горы, овладеть перевалами на Ужокском и Стрыйском направлениях и тем открыть выход в Венгерскую равнину. В мое распоряжение на первое время предоставлялись 34, 65-я[299] и 78-я[300] дивизии. 34-я находилась в окрестностях Самбора, 65-я – Старого Места и 78-я – Дрогобыча, штаб корпуса наметил в Самборе.

Условившись во всем, мы к вечеру вернулись в Львов. Здесь нам было приготовлено помещение в гостинице, мы с наслаждением сидели на мягкой мебели, отлично поужинали и, наконец, в первый раз после выезда из дому я взял настоящую ванну.

Так, отдыхая, мы провели во Львове 20 октября и рано утром 21-го выехали в Самбор.

К этому времени постепенно затихла великая Галицийская битва, продолжавшаяся свыше 30 дней. Попытка захватить Перемышль открытою силою не удалась. Было решено перейти к его обложению и выждать прибытие осадной артиллерии. Войска были сильно утомлены и крепко потрепаны.

В Самборе я узнал о кончине доблестного подполковника Аветчина. Он был тяжко ранен в бою под Старой Полью, не выдержал перевозки и, по доставке в госпиталь, скончался. Про его смерть рассказали мне раненые его батальона, симферопольцы, причем все говорили: