Заключение женщин есть следствие многоженства, и сколько сие обыкновение нам кажется странным, столько свобода наших женщин удивляет турок. Они думают, что вольность жен необходимо должна влечь их к распутству, и потому полагают, что нет между христианами ни одной честной женщины. Турчанки еще более удивляются сему; они не понимают, как возможно открыть лицо или обнажить шею пред глазами общества мужчин, торжественно обещавши хранить прелести только для одного мужа. Если европейцы говорят, что держать взаперти и лишать невинных удовольствий любимую особу есть неблагодарность, то азиятцы отвечают, что низко мужчин отказываться от господства, данного ему природой и законом Божиим. Если говорят им, что множество содержимых в сералях женщин производят беспорядки и смуты, они отвечают, что десять повинующихся женщин менее делают замешательства, нежели одна повелевающая. Турки не знают чувств любви истинной, основанной на почтении и взаимной доверенности, не знают того лестного сознания быть избранным из многих искателей, быть любимым по предпочтению; они смеются нашим любовным мукам и добровольному несчастью, похваляются своим спокойствием, утехами наслаждения и не хотят удовольствий своих смешивать с горестями: они правы, желать того не можно, что чувствам нашим неизвестно.

Впрочем, турецкие женщины не столько невольницы, как вообще у нас об них думают; они и в заключении своем умеют употреблять в свою пользу ту власть, которая дана их полу от природы. Высокого рождения могут делать посещения, прогуливаться, и муж не может сего им запретить. Многие жены не позволяют иметь наложниц; в сем случае супруг содержит их в особом доме и, также как у нас бывает, поздно вечерком, потихоньку и с заднего крыльца посещает их. В Константинополе сей обычай теперь в моде. При взаимных посещениях гостья оставляет туфли свои при дверях сераля; бедный муж, как бы ни мучился любопытством или ревностью, не смеет войти в кабинет жены. Вот тропинка, оставленная для хитростей любви, которой турчанки столь же искусно пользуются, как и итальянки. Потому-то муж тогда только бывает уверен в жене, когда она находится под присмотром евнуха или окруженная своими подругами, и Магомед, зная сию слабость их, не совсем несправедливо позволил туркам иметь многих невольниц. Как большая часть народа, будучи не в состоянии содержать больше одной, а некоторая часть знатных, следуя вновь принятому обыкновению, довольствуются одной женой, то многоженство, кажется, идет к своему падению, и высокие стены и затворы гаремов не столь уже теперь крепки, как были прежде.

Многие почитают турецкое правление неограниченным и самовластным; но могла ли нация, бывшая на высшей степени славы и благоденствия, существовать, если бы не имела она коренных законов. Неприкосновенность права собственности нигде, как в Турции, так строго не наблюдается. При малейшем нарушении оного султаны свергаемы были с престола, визири лишались жизни. Некоторые гражданские постановления, связывающие государя с его подданными и ручающиеся за безопасность лиц и имуществ, заслуживают особенное внимание. Довольно сказать, что Турция есть единственная земля, где правосудие наблюдается с точностью и беспристрастием. Здесь нет описи имения в казну. Султан в одном токмо случае берет собственность тех, кои служа на жалованье, по доносу найдутся виновными в похищении государственного имущества.

Географическое положение Оттоманской империи и плодоносие ее областей представляет для торговли бесчисленные выгоды, и хотя сими выгодами она почти не пользуется, но перевес вывоза пред ввозом превосходит всех торгующих европейских народов. Торговля не встречает здесь никаких препятствий и, обогащая народ, мало доставляет пользы общественной казне. Для мореплавания, особенно прибрежного, в Черном и Средиземном морях турки имеют собственных судов гораздо более, нежели мы.

В заключение выпишу несколько слов из сочинения г. Етова о причинах скорого возвышения и нынешнего печального состояния Турецкой империи. Могущество оттоманов ни в чем не разнится от государств, основанных воинственных народом, поддерживаемых военным правлением и счастливыми завоеваниями, благоприятствуемых стечением особых обстоятельств. Когда Греческая империя при слабых своих властителях, при развращении нравов, от внутреннего неустройства, а наиболее от раздоров западной с восточной церковью, клонилась к упадку, тогда турки, одушевленные мужеством и непримиримой ненавистью к имени христиан, имея хорошо устроенные войска, под предводительством храбрых султанов, вышли во множестве из скифских жилищ своих, по несчастью в то самое время, когда вся Европа страдала под бичом безначалия по причине повредившейся поместной (feudal) системы; когда самые государи принуждены были просить войска у сильных и самовластных своих подданных; между тем турки имели прекрасное войско, привыкшее к подчиненности, кровопролитию и перенесению нужд. В сие время турки были наши учителя в искусстве нападения и защищения крепостей, в рытии подкопов и уничтожении их действия посредством других, особенно же в искусстве управлять большими движениями войска. Сей удивительный порядок, введенный в турецком войске прежде других народов, благоприятствовал победам, возбуждал в них воинственный дух, содействовал удачному исполнению предприятий; одна победа преподавала наставление для одержания другой, завоевания умножили количество пособий, слава предшествовала победоносному войску, вселяла ужас в неприятеля и ослабляла в нем охоту сопротивляться. Таким образом турки распространили владения свои в Азии, Африке и Европе, и Константинополь сделался столицей империи обширнейшей и сильнейшей всех тогдашних европейских государств.

До царствования Ахмета III султаны лично предводительствовали своими армиями и войны продолжались успешно; но с начала XVIII столетия, когда заключились они в гаремах и поручили войска визирям, успехи завоевания сделались медленны. Однако ж некоторых из сих верховноначальников, одаренные военными качествами и предприимчивостью, вспомоществуемые многочисленностью своих армий, приобретали победы над устроенными войсками германцев. Монтекуколли первый научился побеждать сих неприятелей. Принц Евгений лишил их побед, и мир Пассаровицкий был пределом успехов и дальнейших завоеваний оттоманов. По смерти сего великого полководца турки все еще были страшны Европе, составляли сильнейшую державу, воины ее не утратили дерзновенной храбрости и почитали себя еще непобедимыми, доколе, встретясь с храбрыми рядами российских войск, не приблизились скоро к своему падению. Румянцев-Задунайский, Суворов-Рымникский и Орлов-Чесменский с малыми силами уничижили гордыню мусульман, остановили их буйство и отмстили за всех христиан. Беспрерывный ряд побед, прославивших царствование Великой Екатерины, сломил надменность турок, и сия империя с высоты военной славы своей пала и сделалась ни для какой значительной державы не опасна.

Отчего произошла толь скорая перемена при одном и том же государственном устройстве? И почему при такой слабости Порта, обещающая богатую добычу завоевателю, не могущая оборонить себя от нападения, еще стоит на ряду самобытных держав в Европе? Вот два предмета, на которые г. Етон, сочинитель истории турецкой, предлагает следующие замечания.

Государство, управляемое военными законами, военным уставом, подлежащее самовластному царю и постановленным от него наместникам и которого силы действуют единственно для покорения новых областей, питает в себе зародыш собственного упадка. Потеря немногих сражений, один неудачный поход, лишив оное преимущества быть победоносным, подрывает основание; и потому не удивительно, что столь сильная империя скоро ослабела и клонится к разрушению[88]. Сему способствует еще другое обстоятельство. В правлении турецком до сих пор виден еще остаток военной гордости; они все еще предполагают, что двор их находится среди военного стана и султан на повелениях своих подписывает: Дано при нашем императорском стремени. Различие между победителем и побежденным, продолжающееся и поныне в полной силе между турками и греками, не составляющими одного народа, есть причиной, что султан, не поддерживаемый усердием и любовью рабов, после неудач не только не может думать о возвращении потерь своих, но всегда должен ожидать возмущений, что с Турцией точно и случалось.