— Да, — ни минуты не колеблясь, сказала Амалия Альбертовна. — Я согласна на все.

— Я знал, что ты так ответишь. — Он наклонился и поцеловал Амалию Альбертовну в лоб. Она увидела вблизи его глаза: темные, глубокие, неспокойные.

Рано утром он переплыл на лодке на левый берег Волги. Амалия Альбертовна уже часов шесть ждала его возвращения. Она была согласна сколько угодно ждать.

Ян медленно встал, опираясь на длинную палку с рогаткой на конце, спустился к реке, шагнул в воду и, звонко шлепая по ней сапогами, направился к косе.

Грачи с громкими криками взмыли в воздух, запятнав чистую голубизну осеннего неба чернотой своих тел. Ян стоял посередине косы и смотрел ввысь. Амалия Альбертовна видела, как он высоко поднял над головой свой странный посох и с силой вонзил в песок оба его рога. Точно пригвоздил какое-то страшное чудовище.

Не оглядываясь, почти бегом бросился к лодке и с ходу выгреб на середину Волги.

— Мама! — крикнул он, бросив весла и сложив рупором ладони. — Я свободен, слышишь? Сво-бо-ден!

Амалия Альбертовна вскочила и бросилась навстречу быстро приближающейся к берегу лодке.

Ее сердце стучало громко и по-девичьи горячо.

— Что вам нужно? Я никого не принимаю, — быстро сказала Маша, увидев вошедшего мужчину в мокром плаще. — Мишель, я просила вас…

— Мадам, я не хотела его впускать, но он сказал, что… он ваш отец.

Маша медленно встала, оперевшись левой рукой о клавиши рояля. Они издали громкий смятенный вопль.

Мужчина бросил на пол лохматый парик, сорвал бороду и весело рассмеялся.

— Папа! — удивленно воскликнула Маша.

— Да, моя девочка, это на самом деле я. — Анджей уже успел снять мокрый плащ и отдать его изумленно смотревшей на него горничной. — А это на самом деле ты. Или я ошибся?

Он говорил по-русски и смотрел на нее тем же восхищенным взглядом, каким смотрел когда-то Эндрю Смит, влюбившийся неожиданно для себя в русскую девушку.

— Ты не ошибся, папа. — Она обхватила его за шею и спрятала лицо на его груди. — От тебя пахнет совсем так, как… когда-то в Москве, — прошептала она. — Это было так давно. Как будто в другой жизни.

— Это и было в другой жизни. — Анджей нежно гладил Машу по волосам. — Мы теперь тоже совсем другие. Но мы не виноваты в этом. Нас заставили стать другими, верно? Эй, а в этом шикарном доме найдется что-нибудь выпить? И вообще я страшно голоден. Надеюсь, ты не ждешь его сегодня?

— Нет. — Маша забралась с ногами на диван и вздохнула. — Сегодня уже не жду.

— Это хорошо. Потому что нам с тобой нужно серьезно поговорить. И лучше без свидетелей. — Анджей налил полную рюмку водки и с удовольствием выпил. — Может, и ты хочешь? Не стесняйся — в такую сырость от водки одна польза для голосовых связок. — Он налил полрюмки и протянул Маше. — Пей. Раз, два, три. — Она послушно выпила и брезгливо поморщилась. Анджей захлопал в ладоши. — Браво! Может, повторим?

— Нет. Папа, мне… очень плохо, — тихо сказала она, глядя в одну точку перед собой.

— Потому я и здесь. Он в Париже?

— Откуда ты знаешь? — удивилась Маша.

— Девочка моя, я когда-то был журналистом. — Анджей усмехнулся и выпил еще рюмку водки. — Правда, я специализировался на политике, и переквалифицироваться в хроникеры светской жизни меня вынудили, скажем так, обстоятельства. Я уже двое суток торчу в этом гнилом городишке и успел кое с кем поболтать за чашкой кофе или бокалом шампанского.

— Но ведь мы… я живу в Ницце инкогнито, — сказала Маша.

— Да, да, конечно же, инкогнито. — Анджей лукаво ей подмигнул. — Синьора Грамито-Риччи исчезла на два с лишним месяца из поля зрения алчущих покопаться в ее грязном белье журналистов, тем самым возбудив в них жгучий интерес. Твой дружок, появляясь время от времени то в одной, то в другой европейской столице, уклоняется от встреч с прессой, но корреспонденту «Нью-Йорк таймс» он все-таки изволил сказать, что ты уехала отдыхать не то в Австралию, не то в Новую Зеландию. Этому поверил даже старик Конуэй. Либо сделал вид, что поверил. — Анджей взял Машину руку и, поднеся к своим губам, прошептал: — Твоему Берни удалось сделать из тебя ручную канарейку и засадить в позолоченную клетку. Надеюсь, ты ему не поешь?

— Нет. — Она решительно тряхнула головой. — Я больше никогда не буду петь.

— В таком случае, что ты собираешься делать, если не секрет?

— Пока не знаю. Возможно, вернусь домой.

Она взяла со столика пачку с сигаретами и закурила.

— А я думал, ты настоящая Ковальская. Был уверен в этом на сто один процент.

— Я устала, — сказала Маша, быстро загасив в пепельнице почти нетронутую сигарету. — Я хочу жить, а не бороться. Всю жизнь я только и делала, что боролась.

— Ты так чудесно играла. Я стоял под окном и слушал, пока не полил этот проклятый дождь. — Анджей подошел к роялю и взял нестройный аккорд. — Когда-то я мечтал стать пианистом. Помешала война. Но я сам виноват — настоящий артист должен шарахаться от политики как от заразы и не пускать никого и ничего в уютный мирок собственной души. В России тебе не будет жизни — у них на первом месте всегда была и будет политика. Лучше возвращайся к своему Франческо.

— Это невозможно.

— Тогда мы с тобой поедем в Нью-Йорк. — Анджей присел на стул и сыграл несколько тактов «Янки-дудл»[24]. — Дочь Эндрю Смита, восходящая звезда оперной сцены, очаровательная Мария Джустина Грамито-Риччи, бросив неотложные дела и безутешных поклонников, кинулась на помощь умирающему от лихорадки отцу и провела два с лишним месяца на одном из полудиких островов Карибского бассейна, дежуря день и ночь возле его постели. И вот они наконец вернулись оттуда. Анджей взял громкий мажорный аккорд. Мистер Эндрю Смит привез новый роман, повествующий о злоключениях похищенного контрабандистами миллионера и его жизни на острове в окружении дикой природы и не менее диких людей. Его дочь, полная впечатлений от пережитого, необычайно похорошевшая и окрепшая телом и душой Мария, жаждет спеть… Что ты хочешь спеть, моя прелесть? — обратился он к Маше.

— Леонору из «Силы судьбы» Верди. Да, я очень хотела бы спеть Леонору. Эта партия у меня давно готова. А потом… Нет, Изольду мне пока не осилить. Но партию Леоноры я бы спела хоть сейчас.

Маша встала и подошла к роялю. Анджей молча уступил ей стул и встал за ее спиной. Поначалу голос ее не слушался, но потом зазвучал мощно и страстно…

— Я соберусь за несколько минут, — сказала она, вскочив со стула. — Мишель, принесите мой чемодан в спальню. Мсье… Конуэю вы скажете, что я улетела…

— В Москву, — подсказал Анджей. — Есть такой город на границе Европы с Азией, где живут очень красивые и романтичные женщины. Но мужчины там никудышные, а потому эти женщины… — Он вдруг расхохотался — молодая француженка смотрела на него такими серьезными глазами. — Мишель, вы очень молоды и наверняка неопытны в любовных делах. Хотя, говорят, француженки рождаются искусными соблазнительницами. Так вот, Мишель, мой вам совет: будьте романтичны. И немножко авантюризма вам тоже никогда не повредит. — Он наклонил голову и громко прошептал ей на ухо: — Как вы поняли, я вовсе не отец мадам — не правда ли, я для этого слишком молод? Но мсье об этом ни слова, ладно? Это наш с вами маленький секрет. Мсье не должен был оставлять мадам надолго одну, верно?