Я накинул куртку и бросился к двери. На мгновение мой бег приостановило испуганное лицо Павла.

– Мне срочно нужно уйти. Когда вернусь не знаю. Но в любом случае о тебе позаботятся.

Я выбежал на улицу и помчался к площади. В этот поздний час вокруг не было ни души, но я почти не сомневался, что за мной наблюдают.

Я остановился, как мне и было велено, у памятника Победы. Посмотрел на часы; я успел секунда в секунду. Но и они были пунктуальны; в это мгновение меня ослепил свет фар. Машина мчалась прямо на меня, и я подумал, что похищение – это хорошо разыгранный блеф и Монах хочет расправиться со мной прямо тут, подмяв под колеса автомобиля. Однажды он это чуть не сделал.

Инстинктивно я отпрянул, но, впрочем, мог этого и не делать, так как машина резко затормозила; вся площадь наполнилась противным скрежетом колес. Дверца отворилась.

– Быстрей садись, – закричали мне из салона. Сердце у меня сжалось, но я полез в машину.

Дверца захлопнулась, и автомобиль резко стартанул с места.

Чьи-то руки схватили меня, и на моих запястьях впервые в жизни защелкнулись наручники. В салоне было темно, снаружи – тоже, и я практически не различал лиц сдавивших меня с двух сторон людей.

– Ну, вот мы и встретились, кореш. Не страшно?

Я промолчал.

– Говори, когда я тебя спрашиваю. Теперь ты в моей власти.

Это было действительно так.

– Страшно, – не стал скрывать я.

– Это что. А как будет страшно дальше. Фильм ужасов я тебе обещаю классный. – А теперь, извини, но так надо.

Повязка накрыла мои глаза; отныне я ничего не видел. Еще ни разу в жизни я не чувствовал себя таким беззащитным, таким беспомощным, как сейчас. И это вызывало такое отчаяние, что я едва сдерживал слезы. Хотя можно было их и не сдерживать, все равно под плотным куском материей их никто не заметил бы.

– Давно хотел я с тобой вот так встретиться, – вещал знакомый мне голос Монаха. – Очень недовольна братва тобой, попортил ты им настроение сильно. Некрасиво поступаешь. Они к тебе со всей душой, а ты что в ответ… Так хочется тебя прикончить, ты даже представить себе не можешь, до чего руки чешутся.

Я почувствовал, как что-то холодное и острое зацарапало мою шею. Затем последовал легкий, но болезненный укол. Невольно я застонал.

– Что больно? Ой, извини, не ожидал. Я-то думал, что ты и не чувствуешь боли, а оказывается ты как все. Но это ерунда по сравнению с тем, что тебе предстоит пережить. Скажи, чего тебе отрезать в первую очередь? Обещаю выполнить заказ.

Так как на этот счет с моей стороны не последовало никакого предложения, это почему-то вызвало раздражение у Монаха. Я почувствовал по его голосу, что он недоволен моим молчанием; тем более на него явно напало желание поговорить.

– Не стану скрывать, кореш, плохо здесь стало, как ты появился, а до тебя знаешь какое было раздолье. Ты даже не представляешь, как тут фартило. Теперь придется брать ноги в руки и отправляться на заработки в другие места. Не посоветуешь, куда податься? Впрочем, могу тебе по-дружески сообщить, что я уже выбрал местечко. Не то, что этот поганый городишка, где нет ничего кроме пыли. А там море, пальмы, голодные женщины толпами бродят. Есть где погулять, песни попеть, в ресторанчике посидеть, если, конечно, деньжата имеются. Тебе не жалко, что ты больше ничего этого не увидишь? Такая тоска лежать мертвым в могиле. Как представлю, так мерзко сразу делается. Не знаю, как тебе, а меня это не прельщает. Да что ты все молчишь и молчишь, сука. Я тут культурно разговариваю с тобой, можно сказать душу изливаю, а ты слово в ответ сказать не хочешь. А еще мэр. И как тебя только выбрали? – Острый предмет снова заколол мне в шею.

– Зря ты надеешься, что тебе удастся улизнуть. Твой единственный шанс – отпустить меня и Ксению, а самому явиться с повинной.

– Да у тебя со страха совсем крыша поехала. Ничего смешней я еще в жизни не слышал. Я даже не предполагал, что ты такой шутник.

– Послушай, Монах, неужели тебе мало крови. Сколько ее пролилось. Ты был на алее жертв на нашем кладбище? Не проходит недели, чтобы там не появилась бы новая могила.

– Да брось ты, кореш, кто погиб, тому так на роду написано. Чего о них жалеть. Вот скажи, когда завтра найдут твой окровавленный труп, кого это по-настоящему взволнует. Ну пошумят немного и позабудут. Нового мэра выберут, желающих всегда много. Тебе известно, что в городе на тебя заключают пари: умрешь ты в этом месяце или протянешь до следующего. Иль думаешь, твоя баба будет плакать. У нее ведь и женишек есть, правда безногий, но ничего, для бабы разве ноги самое важное. А с тем у него вроде бы все в порядке; я у нее спрашивал. Зря ты пошел ее спасать. Я когда ее похищал, все думал: придешь ты или не придешь? Даже с Благим поспорил, этот тот, кто из квартиры Ксении с тобой разговаривал. Я говорю – придет, а он – не придешь. Видишь, я оказался прав. Так что я еще на тебе малость заработал, он мне штуку долларов теперь должен.

– Я рад за тебя, – сквозь зубы проговорил я. Мне нестерпимо захотелось его ударить, но сделать это в наручниках было сложно. Да и последствия от таких действий были бы самые печальные.

Машина вдруг так резко затормозила, что я ударился о переднее сиденье.

– Выгружайся, приехали, шериф, – грубо толкнул меня Монах.

Меня вытолкнули их машины, но повязку с глаз не сняли и потому я пытался определить, где нахожусь, по косвенным признаком. Сейчас я явно находился на улице, так как меня обдувал прохладный ветерок, а под ногами был не асфальт и не пол, а земля.

Меня схватили за руку и куда-то повели. Вокруг я слышал какие-то голоса, но определить, где нахожусь, по-прежнему не мог. Да и не особенно пытался; мною вдруг овладела апатия.

Меня куда-то втолкнули, я пролетел несколько метров и упал на что-то мягкое. Я ощупал, насколько это позволяли наручники, место, где приземлился. Кажется, это был диван или что-то родственное ему.

Прошло несколько минут, но ничего в моем положении не менялось. Откуда-то раздавались голоса; хотя я не мог различать слова, но по интонациям было очевидно, что разговор протекал на повышенных тонах.

Я был почти уверен, что один из участников этой ссоры Монах. И касается она скорей всего меня.

Внезапно кто-то больно схватил меня за руку и рывком поднял с сиденья.

– Чего стоишь, иди, – грубо толкнул меня Монах.

– Я не могу идти, у меня глаза завязаны.

Монах содрал повязку с моего лица, и я огляделся вокруг. Дом мне был знаком, я находился в особняке Григора.

– С тобой хочет насладиться последней беседой твой старый друг, – усмехнулся Монах. – Поговори с ним перед смертью. Только не затягивай, а то у меня руки чешутся.

Мы поднялись на второй этаж, и я оказался в кабинете Григора. Он явно ждал меня. Как обычно неровный огонь свечей освещал его облик. Выглядел же он странно; от недавнего холеного вида Григора, если что осталось, так это только дорогой костюм; волосы же были всколочены, глаза безумно блестели, щеки покрыты густой щетиной. Галстук съехал на бок, но Григор то ли это не замечал, то ли ему уже было все равно.