Что вызвало у меня интерес, так это авторитет, которым, безусловно, обладала эта «мадам Кэнди». Я потихоньку расспросил Марша. По мнению капитана, президент представляла собой важную шишку в мире коммерции и была в очень хороших отношениях по крайней мере с одним из его директоров. Насколько близкие это отношения, добавлял он сухо, не ему судить.

Вверх по реке мы отправились наутро после одной из самых огорчительных ночей в моей жизни. Весь день моя очаровательная компаньонка держала меня на расстоянии, и к моменту отхода ко сну я достиг температуры, близкой к точке кипения. Но вот незадача: погрузка припасов на «Дальний Запад» продолжалась всю ночь, а это означало, что наше отделение салона было оккупировано армейскими чиновниками и прочим сбродом. Поскольку двери кают выходили в салон, не представлялось ни малейшей возможности юркнуть к соседке. Я лежал, скребыхая зубами и слушая стук перегружаемых тюков и перебранку носильщиков, и размышляя о том, что в каких-то трех футах за стеной находится никем не востребованное роскошное тело. Наутро она снова была вся с этой треклятой буквы «Б», и мы целый день проторчали на палубе пыхтящего против течения «Дальнего Запада». Она указывала на интересующие нас участки прерии и мы определяли их местоположение на карте. Но зато теперь пароход был полностью в нашем распоряжении – Марш с помощниками размещался на корме, как и единственный кроме нас пассажир, молодой журналист, ехавший освещать военную кампанию.

Весь день я послушно не распускал рук – не без усилия, признаюсь, поскольку трудно было удержатся в момент, когда мы вместе склонялись над картой и все это роскошество оказывалось в такой соблазнительной доступности. Это почти заставляло меня забыть о риске поплатиться пальцем. Я знал, что ей тоже приходится нелегко – это было видно по ее прерывистому дыханию и манере класть руку на бедро. «Вот и прекрасно, – думаю, – пусть похотливая кошелка потомится». Но все же я был захвачен врасплох, когда миссис Кэнди с треском захлопнула блокнот, бросила взгляд на маленькие золотые часики, пришпиленные к платью и объявила:

– Шесть часов. Ага. На сегодня достаточно.

Я беззаботно заметил, что до обеда еще добрый час. Она стояла, разминая в руке сигарету. На ней был малиновый наряд с бархатной наглазной повязкой. Дыхание ее сделалось немного неровным, а гортанный голос произнес:

– Я не голодна. А вы?

– Марш и прочие сочтут странным, если мы не явимся.

– Кого заботит, что они подумают – это только прислуга, – бросает она. – Оу-кей… В моей каюте или в вашей?

Мне приходилось в своей жизни получать скромные предложения, но, будучи, как всегда, галантным, я предоставил право выбора ей.

– Ваша, – говорит она и подает руку. Принимая ее, я положил палец на пульс – пациент находится в удовлетворительной стадии возбуждения. Я поинтересовался, не желает ли она сменить костюм на нечто менее формальное, но Кэнди облизнула полные губы и издала бурный вздох.

– Нет, – отвечает. – Мне хочется наблюдать за вами, пока вы будете смотреть за тем, как я раздеваюсь.

Надо сказать, делала она это искусно, потратив не менее получаса. Медленно стягивая кружево и расстегивая пуговицы, она не на миг не отрывала взгляда от моего завороженного лица. И ни разу не сбилась и не потеряла самообладания, хотя я понимал, насколько нарастает ее внутренний трепет по мере этой хитроумно устроенной задержки.

– Вам доводилось проделывать такое прежде? – непроизвольно вырвалось у меня.

– Ага.

– Скажите, миссис Кэнди: вы улыбаетесь когда-нибудь?

На несколько секунд она повернулась к зеркалу, поправляя повязку на глазу, представлявшую в данный момент единственный предмет ее одежды, потом обратилась ко мне.

– Не вижу ничего смешного, – отвечает Кэнди, и я не беру на себя смелость описать впечатление, которое производила она, стоя во весь свой царственный рост, одна рука на невероятно тонкой талии, другая свободно свисает вдоль. Я пожирал ее глазами добрую минуту. Мне доводилось видеть красоту, но это был предел совершенства, и вставая, я ощутил, что воротник вдруг стал мне как-то тесен. Она тем временем усаживается на стул, скрещивает ноги, закуривает, выпускает струйку дыма и наклоняется, опершись локтем на туалетный столик.

– Оу-кей, – говорит. – Теперь ваша очередь.

* * *

Справедливости ради должен признать, что, когда миссис Артур Кэнди, президент корпорации Освоения Верховий Миссури, соблаговолила наконец перейти к делу, она с избытком оправдала самые смелые ожидания. Но ждать этого пришлось долгонько: я всегда почитал Сьюзи Уиллинк мастерицей по части оттяжки главного действия, но по сравнению с новой моей любовницей Сьюзи показалась бы торопыжкой. Прошел битый час, прежде чем мне удалось уложить ее в постель – девица была слишком крупной, чтобы легко управлять ею. Но даже принявшись за работу, Кэнди действовала с такой ленивой прохладцей, что в пору было с ума сойти, если бы не поразительное искусство, которое она выказывала. В результате, когда она тщательно оделась и выскользнула за дверь, прошептав: «Ага. Оу-кей», на прощание, в кровати остался лежать лишь жалкий призрак по имени Флэшмен.

Я размышлял, доводилось ли мне переживать подобное. Да, раз, наверное, тысячу, но никогда это не проделывалось с такой беспощадной неторопливой эффективностью. Теперь понятно, почему днем любовь для нее под запретом – в противном случае ни о какой работе не могло быть и речи, и ко времени чаепития на ее руках остался бы лишь бездыханный труп делового партнера. Что ж, круиз обещал быть превосходным, и под убаюкивающий рокот колеса я начал уже погружаться в дрему, как некий странный звук, приглушенный, но недалекий, медленно вернул меня в сознание. Я сонно вслушался, и волосы зашевелились у меня на затылке. Но нет, я, должно быть, ошибся. Видно, это шелест воды, рассекаемой судном, а вовсе не то, что показалось сначала, а именно: иступленные рыдания, доносящиеся из каюты миссис Кэнди.

Если вы удосужитесь заглянуть в судовой журнал «Дальнего Запада», то найдете там исчерпывающий отчет о плавании парохода по Миссури и Йеллоустону в этот и последующие дни, но для моего рассказа довольно перечисления голых фактов. Взгляда на карту будет достаточно, чтобы увидеть наш маршрут. Пароход вез фураж и снаряжение для колонны Терри, направлявшейся строго на запад из форта Линкольн через Территорию Дакота к устью реки Паудер. С запада, навстречу ей, вдоль Йеллоустона двигалась пехтура старины Гиббона. Генералам предстояло объединить силы и вторгнуться в дикие земли между реками Бигхорн и Паудер. Где-то там скрывались враждебные шайки индейцев – никто не знал точно где, поскольку редкий скаут или траппер отваживался ступить на эту территорию. Крук с третьей колонной маневрировал на юге, не имея соприкосновения с Терри, но Кастер заверял меня, что они накрепко зажмут сиу в клещи своими тремя отрядами.

Вас может удивить, как я мог предаваться беззаботному разврату на судне, оказавшемся в такой опасной близости к театру боевых действий, но все выглядело не так уж страшно, если смотреть из жарких объятий миссис Кэнди или с надежной палубы «Дальнего Запада», поднявшегося по Миссури до форта Буфорд, а затем свернувшего в обрамленную прелестными рощицами долину реки Йеллоустон. Прежде всего, войны как таковой и не ожидалось – самое большее, случится пара перестрелок с наиболее упрямыми шайками, да и развернутся эти события существенно южнее Йеллоустона, заслоненного от сиу многочисленной и мощной армией. На деле есть в этом нечто очень даже приятное – ты находишься на задворках событий, так сказать, в совершенной безопасности, проводя дни, бездельничая или болтая с Маршем и его парнями, а по ночам наслаждаешься своей «конфеткой»[246] – простите за каламбур, – а потом засыпаешь под монотонное хлопанье колеса по воде. Йеллоустон – одна из самых прекрасных речных долин, которые мне приходилось видеть: поросшие лесом берега, островки, укромные заводи и чистые бурливые воды. Иногда тебе кажется, будто ты попал на Темзу, но проходит час, и вокруг уже пробегают высокие красные обрывы, настолько не похожие на Англию, что и придумать сложно.