не бойтесь, попробуйте, побудьте и вы верующим! Представьте себе тот идеалистический образ жизни после смерти, который вы сами себе можете создать, тот, который возникнет на основе ваших знаний и представлений, вашей общей культуры. Позвольте этим образам помочь вам пережить сложный период жизни. И вовсе не обязательно выходить на площадь с манифестом «Я теперь идеалист!». Пусть все это происходит в вашем внутреннем мире, но ничто не мешает вам и на отпевании в церкви постоять, и перекреститься, и помолится… Если «душа просит» (то есть вы переживаете сильный психологический стресс, смятение), то и не отказывайте ей. Кто-то скажет: это позорная уступка клерикалам, церковникам! Да, уступка. И что? Если вы воинствующий безбожник и взяли на себя соответствующие общественные или служебные обязательства, тогда, конечно, надо что-то другое придумать. Но в реальной современной жизни подобных проблем у большинства нет.

Могу описать и другие обстоятельства, при которых мировоззренческий материалист может (если он уже достаточно для этого интеллектуально развит и, как следствие, свободен) использовать «махровые» идеалистические приемы. Например, это не просто допустимо или возможно, а прямо-таки часто встречающаяся технология в творчестве. От простого «Господи, помоги!», как восклицания «в начале всяких дел», до погружения самого себя, своего сознания в мир вымышленных персонажей, образов, отношений… Вы уже не ставите себе преград в виде формулы «бытие определяет сознание», ваше сознание уже родило образы и эмоции, которые стали с вами сотрудничать, порой управлять, определять ваше бытие и вместе с вами созидать мир ваших персонажей (если вы писатель, художник и т.  п.) или мир эмоций, вызываемый музыкой (если вы музыкант). С вами в эти моменты могут быть все боги мира, а вы в этом состоянии творческого переживания самый настоящий идеалист, подчинившие свое бытие некой «идее».

То есть поведенческий идеализм может быть инструментом (психологической адаптации) в арсенале мировоззренческого материалиста. Разрушает ли при этом материалист фундаментальную основу своего мировоззрения? Предал ли он самое святое: материя первична, сознание вторично? Никак нет, если это правильно препарировать и проанализировать. Потому что созданные нашим сознанием образы (неважно чего: Бога, пирожного или красивой обнаженной женщины), став идеями, воздействуют на нас, а мы – взаимодействуем с ними. В эти моменты (в этой системе координат или системе отсчета) нас можно идентифицировать как субъективных идеалистов. Но моменты проходят, система отсчета меняется – меняется и наш идентификатор, коли это кому-нибудь нужно фиксировать.

Кроме противопоставления материализм – идеализм, есть и бытовое, вполне романтическое, позитивное понимание идеализма. О человеке наивном, верящем в идеалы, говорят: он идеалист. А противоположность ему вовсе не материалист, а – циник. Так что идеалист – это хороший человек, а вовсе не какой-то там религиозно-мистический мракобес.

А возможен ли поведенческий материализм у настоящих, последовательных идеалистов? Еще как!  – скажу я. Нет более радикальных материалистов, чем глубоко верующие и накрепко воцерковленные люди. Особенно масштабно это существует в христианстве.

Христиане, если разобраться, в массе своей вообще не верят в идею как таковую. Никому на свете не нужно столько сугубо материальных, телесных, осязаемых и бесконечных доказательств бытия Божьего, способов общения с  Богом, как это нужно им. Им нужны чудеса, святые мощи, Священные книги, прикосновение к которым придает силу клятвам, им нужен крестик, им нужны иконы и целование икон, им нужно причастие, в котором уже до терминальной материалистической стадии доходит сама суть общения с  Богом в форме прямого физиологического потребления божественного «тела и крови». Даже в той части христианства, где формируются этические нормы и правила, основу их составляет абсолютно материальный, телесный базис: наказание в виде адских мук за нарушение предписаний. Невротическое внимание к телу составляет, фактически, краеугольный камень этой части вероучения. Все вращается вокруг греховного тела и греховных помыслов. С философской точки зрения трудно найти что-то более материалистическое, чем иные религиозные обряды. С другой стороны, сугубо принципиально материалистическая физика вполне осознанно и безбоязненно оперирует идеальными формами. Физика (и любая другая наука) построена на идеализированных категориях, коими являются многие физические величины: в  природе нет не сил, ни скоростей, в природе есть движение и взаимодействие. Силы и скорости выдумали люди, это идеальные образы-инструменты, с помощью которых удобно описывать явления.

Мы все живем в мире идей и руководствуемся ими. Какой-нибудь гуманист-атеист ведет себя прилично (не ворует, не убивает, не изменяет жене и т.  д.) просто потому, что принял идею такого вот нравственного поведения. Идею! Получается, что он, этот атеист, насквозь идеалистичен – поведенчески идеалистичен! Он соблюдает заповеди не потому, что Саваоф до смерти запугал весь народ Израилев и этого атеиста заодно, вручая Моисею скрижали на горе Синайской, а потому, что ему стыдно поступать иначе – эту Идею ему внушили семья и школа, с ней он по жизни шагает, твердо при этом веря, что после смерти ни ему, ни всем остальным ничего не будет потому, что не будет ничего.

Моя ирония в адрес верующих материалистов вовсе не означает призыва что-либо в этом изменить. Пусть все так и будет, пусть верующие остаются насквозь материалистичными в своей повседневной религиозной жизни. Я в этом усматриваю как раз то, о чем тут и пишу: диалектику материального и идеального, диалектически противоречивое взаимодействие поведенческой практики и доктринальной убежденности. Этому конфликту много столетий, именно он рождал и продолжает рождать всевозможные протестантские движения, например в христианстве: отказ от ритуалов, атрибутов, священников и т.  п. В этом проявляется стремление к личному и прямому взаимодействию с  Богом, с идеей.

Хочу поделиться еще одним важным соображением… Когда мы обращаемся к своему внутреннему миру, к миру переживаний, чувств, мы вынуждены использовать тот язык – слов и образов,  – который выработан людьми для описания мира внешнего и для взаимодействия друг с другом. Для взаимодействия с нашим внутренним миром у нас нет языка. И это составляет большую проблему. Эта проблема осознана давно и получила свое развитие в восточных учениях – буддизме, дзен-буддизме. То, что называют медитацией, и есть способ безъязыкого общения со своим внутренним миром. Самым важным тут является то, что это именно внутренний мир, это наша сущность, а не нечто внешнее по отношению к нам. В европейской культуре не развилось подобного способа общения со своим внутренним миром. Все попытки обратиться к нашему субъективному миру на языке, предназначенном для описания объективного мира, ни к чему не приводят. Ну а замена субъективного мира образами из мира внешнего – Бог, душа и пр.  – приводят к невозможности постижения собственной сущности и замене подлинного «я» его суррогатом: личностью,