судный день не умерят аппетита этой троицы, и поэтому обед, равно как, и ужин должны быть поданы во время.

Где-то за неделю после Ивана Купалы, когда казалось само солнце, стало уставать от жары, случилась это происшествие. Вася, в полдень, перегоняя лодью от полуденного берега к противоположному берегу, под защиту тени от елового бора, который назло лету и жаре хранил прохладу, вдруг услышал звон разбитого горшка и тихие всхлипывания. Он, как только так сразу закрепил руль и тихо спустился вниз к двери в Кристинину каюту. Было слышно, как жужжат мухи на палубе и как молится во сне монах, спящий в соседней носовой каюте. Тонкий слух разбойника не подвел Василия, сквозь обычный кухонный шум явственно доносились всхлипывания и бормотания молитвы на вульгате. Васька встал в нерешительности у мачты простоял там достаточно долго, до того времени, когда Алексей отдыхавший под тенью паруса поинтересовался.

–И чего сюда встали, комары ведь кусают?

–Тише, плачет! – вместо ответа сказал Василий.

–Так она во уже три дня как плачет днями, чтобы тебя ночью, когда ты на руле не беспокоить, – поведал Алексей.

– И чего? – спросил удивленный Василий, обязанный по своему положению знать все, что происходит с его людьми на его ладье.

– Так мы привыкли!– ответил Лёха

– А не спросили чего она это,– продолжал вопрошать Василий.

–Как не спросить – спросили, только молчит она и глаза вытирает, – ответил Леха.

–Так я пойду и спрошу!– твердо сказал Василий стремясь тем самым немного пристыдить своего друга.

–Ну и иди и спроси!– послал его Лёха.

Вася пошел и спросил, и скоро ответ принес в виде небольшой шишки на лбу.

– Скалкой? – спросил сквозь сон монах.

– Ага,– ответил Алексей.

Вася просто промолчал. Но вечером не удержался и, пользуясь своим положением главаря сделав глубокий вдох, для храбрости, спросил,

– Кристя, а скалкой в лоб это для аппетиту?

Эля промолчала, словно обращались не к ней.

–Ты взгляд не вороти. Скажи чего не так,– продолжил Василий.

Эля молча, взяла посуду и не глядя в сторону вопрошавшего, пошла в свою каюту, словно Василий был для неё пустым местом. Молчание просто довело Василия до исступления, но он, пересилив себя, не стал буйствовать, а встал и спокойным голосом сказал.

–Иначе не поведу дальше.

Эля остановилась на полпути и, полуобернувшись к нему, стала ждать продолжения.

–Мне знать надо, что я сделал такого, что меня скалкой. И они тоже вопрошают, но молчат один по сану, другой по рождению. Не могут они баб допытывать, – сказал Василий.

Эля молчала, лишь крепче сжимала губки в гневе.

–Я поясню тебе, мы каждый день на реке, как последний день своей жизни живем, ибо не знаем, что далее нам рок готовит,– продолжил Василий, все более и более распаляясь.

– И я знать хочу, за что помирать буду?? За железо!? Да и не буду, вот тебе Кристя твои железяки!

С этими словами Василий, взяв две крицы в руки и просто, выбросил за борт.

–Чего стоите? Леха, Арсений, взяли по чушке в руку да бросайте. Обратно против течения пойдем, пустым сподручнее,– приказал Василий.

Эля, каким-то шестым неподвластным мужскому пониманию чувством, осознала, что никто не шутит. И скоро они пойдут домой, и виновата в этом будет именно она. Потому, что обидела своих друзей, которые вот уже как скоро с год, как посвятили свои жизни достижению её цели.

–Васьия не надо, Вась, мне тоска на душе. Вася, я вина хочу, – ответила Элеонора.

Василий, как только услышал «Вина», остановился и, промолчав с секунды две или три, ответил бодрым голосом.

–А, ну это можно, оставляй чушки ребята.

Потом сразу осведомился,

– Чего так долго молчала?

–Я людей тута не вижу, думала, убили всех, где здеся уж вина тода взять? Если купцов нет,– ответила Эля.

–Ну, это Ваше величество, хранительница Пути положим не твое дело, ты путь свой охраняй, да говори чего тебя для этого надо. А мы простые смертные постараемся все это как-то выполнить, – сказал, как отрезал Василий.

– Ну, если так. Сам напросился, вина я хочу на причастие,– приказала Элеонора.

–АААА. теперь ясно откуда ветер дует, ну мне вот, рабу божьему, интересно вдруг стало, кто из служителей господа , Кристю этому научил? – спросил у друзей Василий.

–Так причастие дело святое..– начал, было, Арсений.

–Ты мне отче уши медом не мажь. Католичка она. Они схизматики только тело христово причащают, а вино только монахи на службе пьют. Чего молчим?

– Ну, мы это, того, нам тоже хочется, – ответил Алексей, спасая тем самым своего друга монаха.

–Заговор!? Эх вы, а еще други, – обидчиво сказал Вася.

–Так, что с вином? Будем? – спросила Эля обеспокоенная тем, что разговор стал переходить на другие предметы вместо главного.

–Будем! – сказал Вася.

–Когда? Через пяток недель? – не унималась она.

–Вечером! Сегодня!

–Ой, ли, Вась ты не врал бы,– предупредил Арсений о грехе.

–Значит так, ты Лёша на руль. Выйдешь на стрежень и через полчаса, опять в тень. Я нырну, а ты через три-четыре часа, вот затем вторым поворотом пристанешь к расшиве, там и выпьем, – ответил им всем Василий.

–Какой расшив? – спросила Эля.

–Такой расшив. Не Расшив, а Расшива это кораблик такой, больше нашего раза в три, за которым мы уже дня три как идем. И который ты Кристя даже ночью не видела. Ни даже огонька с него. Дела, дела. Ну, все! Благослови отче.

После благословления, Вася скинул одежу и, обернув срам свой куском простыни, с середины реки соскользнул вводу. Ладья, освободившись от капитана нехотя, но уверенно вернулась под теневой берег.

–Будем ждать,– сказал Леха.

Но это ожидание было странным, как только ладья пристала к берегу, как оставшейся за старшего Лёха, вместо того, чтобы всматриваться вдаль и быть готовым придти на помощь другу по первому велению души. Он, закрепив руль, быстро спустился вниз в свою каюту, откуда вышел с удочками и сетью. Не дав друзьям, опомнится и спросить его о причине оставления им поста капитана, он, со словами,

– Вот сейчас я тебе Васенька рыбки наловлю столько, за два часа, что ты и за всё утро не натаскаешь,-

Стал шнырять, с завидной неутомимостью, от одного борта к другому расставляя удочки, у левого борта донные, а с правого обыкновенные – с поплавком, походя, успевая закинуть два садка в ближайшие камыши.

–Это Кристя есть грех зависти,– сказал Арсений, наблюдая шныряние друга.

–Это он с Васькой бьется?– спросила Эля.

– Не бьётся,