Игорь Непрухин и Женька Большой прошли гораздо меньше. А до конца пути им осталось пройти гораздо больше, чем тому бедняге. Пусть Антарктида, сделав поблажку, соскочила с полюса и легла на экватор — она и на экваторе осталась Антарктидой.

Пурга улеглась. Убежали к океану низкие мрачные облака. Выглянуло солнце.

Недолго оно сияло. Недолго слепил глаза искристый наст. Задолго до заката желтый диск стал оранжевым, украсился на несколько минут двумя концентрическими кольцами, расплылся и истаял, как медуза на песке. Сильно похолодало. Утонув в дымке, исчез горизонт.

Непрухин знал, что такое белая мгла. Видел. Попадал в нее. Она возникает неизвестно откуда при больших морозах во внутриконтинентальных областях. Мириады ничтожно малых кристалликов льда сгущаются над снежной поверхностью плотным туманом и висят мертво, без движения. Иногда день, иногда два. Бывает, и дольше. Часто с крыши вездехода видно далеко окрест, а с наста — на три шага.

Кто мог подумать, что Антарктида и сейчас еще способна родить белую мглу, да еще в сравнительной близости от побережья?!

Без всяких эмоций Непрухин отметил про себя, что это, быть может, последняя белая мгла из наблюдавшихся в Антарктиде. И уж наверняка — последняя белая мгла в жизни двух антарктов.

Упала ночь. Ни звезд, ни луны. Жестоко кусал мороз. Без движения — верная смерть. А как двигаться, если нет сил?

Через «не могу», естественно. Переставлять непослушные ноги. Иного способа ходить еще не придумано. Правда, здесь снова начинается зона трещин… Строго говоря, белую мглу положено пережидать на месте — но в данной ситуации это не выход. Ночь убьет неподвижных. Продолжать путь в белой мгле — днем ли, ночью ли — тоже почти самоубийство. Русская рулетка с одним пустым гнездом в барабане.

Один раз Непрухин и Женька потеряли друг друга в трех шагах. Если бы в двадцати, то, пожалуй, не встретились бы, кричи — не кричи. Звуки в Антарктиде ведут себя странно. Иногда, особенно в ясную погоду, человеческий крик можно услышать за десять километров. Иногда, и тоже в безветрие, он глохнет в десяти шагах.

Они дожили до утра, хоть и остались совсем без сил. Белая мгла продолжала висеть неподвижной кисеей. Кое-как, с большими перерывами, удавалось продолжать движение, шатаясь и цепляясь друг за друга. Иногда Непрухин заставлял Женьку подняться и ковылять дальше, иногда роли менялись. Мысли странно путались. Временами Непрухин не понимал, куда они идут вдвоем и зачем, когда можно с большой приятностью отдохнуть, привалившись к застругу. Можно позволить себе сколько угодно отдыха!

Потом сознание ненадолго прояснялось, и он понимал, что все это — симптомы переохлаждения. Тогда он пугался, начинал двигаться бодрее и тормошил Женьку, чтобы спустя минуту или две вновь забыть о цели и смысле движения.

Теперь они почти не разговаривали друг с другом. Но один раз, когда они в очередной раз повалились отдохнуть, Женька произнес чужим сиплым голосом:

— Надо написать записку.

— Кому? — отозвался Непрухин.

— Тем, кто нас найдет. Мы ведь не дойдем, ясно же.

— Может, и не дойдем… А идти надо.

— Да я не спорю. Идти так идти… — Женька закашлялся и сплюнул розовым. — А записку… неплохо бы…

— Нечем писать, — ответил Непрухин. — И не на чем.

— Жаль, — огорчился Женька. — А если бы было, что бы ты написал?

— Кому?

— Кому хочешь. Родным. Друзьям. Кто у тебя самый близкий друг — Ломаев?

— Ломаеву я, знаешь, что написал бы? Кретины мы с тобой, Гена. Напились до зеленых чертей и объявили независимость! Да кому она нужна! Кому-нибудь с того стало легче? А? Глупо сделали и за глупость платим…

— Ты серьезно? — спросил Женька.

— Я? — Непрухин помолчал. Затем попытался усмехнуться. — Нет, конечно. Это я для себя сказал. В предсмертных записках такое не пишут. Я написал бы: дерзай, Гена! Двигай то, что мы начали. Раз пошла такая игра, надо вести ее до конца. Вот что на самом деле я бы ему написал…

— Уже лучше.

— То-то. Отдохнул? Встать можешь? Тогда помоги подняться. Что-то я ничего не вижу…

— Это снежная слепота.

— Дудки. Это у меня в глазах потемнело. Ну вот, уже лучше. Пошли?

— Пошли.

И еще не раз они валились на снег, задыхаясь и кашляя кровью. Больше они не вели разговоров. Промежутки ясного сознания становились все короче, но Непрухина это уже не пугало. Его донимали странные галлюцинации: чаще всего в мутной мгле впереди ему мерещился ярко горящий костер. Там был свет. Там было тепло. У костра сидели люди, молча глядя на огонь, и было среди них как раз два свободных места на подстеленных еловых лапах.

Видение не грело. Более того, Непрухин понимал, что никакого костра на самом деле нет, что это обман, игра воспаленного воображения, пустой фантик, такая же ловушка для простаков, как Свободная Антарктида…

Но он упрямо шел к костру.

Из записок Ломаева

«Они бежали так быстро, что бросили у нас почти всю технику, не способную к самостоятельному перелету. Антарктида получила даром более полусотни легких бронемашин, пригодных для патрулирования побережья, и чертову уйму иного имущества.

Свое они побросали, зато тщательно запаковали и увезли самодельный радар Непрухина с магнетроном от микроволновки. Надо думать, для изучения. На халяву и хлорка — творог. Кто привык двигать прогресс заемными мозгами, тот не должен стыдиться мародерствовать. Главное сделать вид, что так и надо.

Заодно они прихватили с собой Тейлора и еще нескольких видных антарктов. Наверное, полагали, что из них можно извлечь информацию о дислокации нашего «секретного оружия» и попытаться перехватить ускользнувшую победу.

А что мог рассказать им Тейлор? Еще меньше, чем я.

Одного грозного предупреждения, переданного по каналам «Антарктиды online», оказалось достаточно, чтобы пленных вернули нам с извинениями.

Взамен мы вернули тех, кого пленили в подледных ярусах Амундсен-Скотта. Правда, одному из них настолько понравились антаркты (а может быть, также и красное вино), что он попросил политического убежища. Просьба была удовлетворена.

Как пенили волны авианосцы, разбегающиеся от наших берегов! Как потешались над силами вторжения телекомментаторы неамериканских СМИ! Любо-дорого было посмотреть.

Американцы (кто бы сомневался?) объявили на весь мир, что своей военной операцией достигли поставленных целей, привнеся в Антарктиду дух демократических свобод и тэ дэ, и тэ пэ. А следовательно, в присутствии американских войск на Белом континенте более нет никакой необходимости. Можно совершить акт доброй воли, благородно удалившись.