– Хорошо.

– Не болит голова?

– Чуть-чуть. Но все хорошо.

– Ладно. – Тетя Диляра потрепала меня по плечу. – Принесу сейчас тебе сырничек теплый, мне Сашок мой принес, на работу бежал, о мамке подумал. Я ему говорю – невесту тебе сыскала, девчонка хоть куда, умненькая, красивая. Вот подлечим ее, и вообще будет молодцом, да?

– Спасибо, – сказала я.

Это тоже ответ Бога? Вот такая тетя Диляра, которая заботится обо мне просто так. Главное, чтобы с ней ничего не случилось, как со всеми, кто обо мне заботится. И с Виктором Сергеевичем тоже. Хотя с ним, получается, уже случилось. Значит, если он со мной расстанется, у него будет все хорошо.

Мысли потекли в таком направлении, что мое хорошее настроение, с которым я проснулась, ушло окончательно. Нет, наверно, это неправильно. Так думать не нужно.

Я из вежливости съела теплый сырник, есть мне совсем не хотелось. Мне хотелось побегать по холодной, подмерзшей земле, подышать, потом принять душ и пойти в школу. И там отвлечься, не думать о болезнях, о законах жизни – человеческих, божьих, природных. Просто порешать какую-то задачу, не рассуждая, хороший ответ будет или плохой. Математический. В математике не бывает хорошо или плохо. В математике сходится или не сходится. А в жизни иногда все сходится, да не так. Вот со стороны – чем мне плох Веселухин? Или почему разошлись Виктор Сергеевич и Вульфа, вроде вполне подходят друг другу. Или что жалеть о бабушке, которая прожила и так очень долго.

Я вышла из палаты и села на свой обычный подоконник. Глаза той бабушки не давали мне покоя. Ее взгляд, как будто она мне передавала эстафету: «Вот, все, я нажилась, теперь ты живи. Я больше не могу, устала». Она ушла, я осталась. И она мне передала эту свою боль. Я ее совсем не знала. И как будто ночью услышала ее слова, хотя она ничего вслух не говорила.

– Что ты? Что случилось? – теплая рука тети Диляры обняла меня и повернула к себе. – Да что такое с моей девочкой?

Я не стала к ней прислоняться. Я почему-то знала, что это ненадолго – тетя Диляра и ее забота. А если ненадолго, я даже и привыкать к этому не буду. Вот я привыкла к Виктору Сергеевичу, теперь я о нем думаю, скучаю, жду звонка. А он звонил-звонил вчера и перестал. Понял, наверное, что не стоит. Не ждут его больше здесь.

Тетя Диляра вытерла мне слезы. Я сильно потерла виски и щеки, укусила даже себя за руку – чтобы перестать плакать. Слезы текли сами собой.

– Ну, что ты? Не скажешь мне?

Я помотала головой.

– Ну, смотри… Бывает, выговоришься, и легче становится. Тебя выписывают, кстати. Наталья сидит, пишет выписной лист тебе. Зайдешь потом ко мне?

Я взглянула на нее.

– Зачем?

– Что – «зачем»? – удивилась тетя Диляра. – Просто так. Покормлю тебя. Поговорим. Да что же ты, как звереныш, вся сжалась, а, девчонка моя?

Почему она так ко мне относится? Надежда Сергеевна хотя бы была директором. После предательства Анны Михайловны мне не хотелось верить, что человек просто так, безо всякого повода будет обо мне заботиться. Шеф вернулась ко мне, подумала и вернулась, но я уже ей никогда больше не поверю.

Я освободилась от рук тети Диляры, аккуратно, но решительно.

– Нет, спасибо. Я сама буду.

– Ну смотри…

Мне показалось, что она немного обиделась.

– Одевайся, брюки же у тебя остались, зайдешь ко мне за листом и за курткой.

– Спасибо, – сказала я, чувствуя, что я что-то делаю не так.

Нет, нет и нет. Я не буду привыкать теперь еще к тете Диляре, чтобы через какое-то время оказалось, что она или умерла, или решила, что я плохая. Я одна в этом мире – и точка. Может быть, есть Бог, которому я нужна. А может быть, и нет. Пока я не знаю этого.

Я вышла из больницы и с удовольствием вдохнула морозный воздух. Как же они работают в такой духоте? Может, мне стать дворником? Всегда буду работать на свежем воздухе.

Сзади посигналила машина, я посторонилась. Но машина затормозила около меня. Я знаю эту машину, слишком хорошо знаю. Виктор Сергеевич перегнулся через сиденье и открыл дверцу с моей стороны.

– Садись, – кивнул он.

– Спасибо, – сказала я как можно вежливее и пошла дальше.

Он вышел из машины, догнал меня и попытался обнять за плечи.

– Мы с вами нарушаем закон Российской Федерации, Уголовный кодекс, – сказала я, снимая его руки со своих плеч. – Вас посадят в тюрьму. А меня будут презирать, понимаете?

Виктор Сергеевич в растерянности отступил от меня.

– Кто тебе все это рассказал?

– Я была у прокурора, – пожала я плечами. – Но я и до него все сама поняла. Я прочитала в Интернете эту статью про… – Я взглянула на Виктора Сергеевича, почувствовала, что краснею, и продолжать не стала. – Если бы мы жили в девятнадцатом веке, все бы было по-другому. А у нас – нет, нельзя. Вот сейчас кто-то сфотографирует, как вы меня обнимаете, и принесет фотографию на суд. И вас посадят на пять лет.

– Руся… – Мой тренер покачал головой. – Я… Немножко все не так… Но… Ну да. Есть закон. Но мы пока с тобой его не нарушили. И я нарушать его не собираюсь. Даже не из-за закона. Из-за тебя. Ты маленькая и беспомощная. И я не хочу этим пользоваться. Обо мне ты не переживай. Никто меня не посадит. И я буду о тебе заботиться. Как заботился бы… – он вздохнул и улыбнулся, – …твой старший брат, к примеру.

– Да, я хотела бы иметь такого брата. Но меня будут считать маленькой шлюхой. Уже считают. Как с этим быть?

Виктор Сергеевич внимательно посмотрел на меня.

– Ты изменилась.

– Конечно, а как вы думаете? Столько всего произошло.

Виктор Сергеевич погладил меня по рукаву.

– Садись, пожалуйста, в машину. Я отвезу тебя в детский дом. Ты голодна, кстати?

– Нет. Меня покормила медсестра. И еще был завтрак.

– Жаль. Тогда сразу в детский дом.

– А в школу нельзя? Я бы с удовольствием сейчас пошла на уроки.

– Ты – удивительная девочка, – засмеялся Виктор Сергеевич. – Хорошо, давай в школу.

– Хотя у меня нет с собой учебников, тетрадей… Только хрестоматия и английский… – засомневалась на мгновение я. – Нет, все равно, лучше в школу.

Я села в машину, и Виктор Сергеевич, погладив меня по руке и по щеке, тронул машину.

– Бледная ты… Как-то подкармливать тебя надо, алгоритма пока не знаю, ты же со всеми вместе ешь… На танцы сегодня придешь? Твой врач сказала, что вниз головой тебя нельзя опускать, сильно прыгать нельзя, придется кое-что изменить в рисунке. А так, в принципе, не противопоказано.

Я во все глаза смотрела на своего тренера.

– Директор же сказал…