– Но Испания… – начала Хулия.

– Хулия, Испания не станет вмешиваться в дела Гвинеи, – резко оборвал отец. – Я отправляюсь в город, чтобы организовать отъезд. Нужно найти места на судне или в самолете, которые отправляются в ближайшее время, да хоть сегодня… И вы, – он обратился к остальным, – вы тоже должны сделать это.

Мануэль в смятении обернулся к Гарусу.

– Но как на плантации без врача?

– Уезжай, – отозвался Гарус. – Я остаюсь.

– Я тоже, – сказал Килиан.

– А я… – Грегорио колебался. – Я тоже останусь на время.

Эмилио пожал плечами.

– А вы, отец Рафаэль?

– Я остаюсь, сын мой. Мое место здесь.

– Понимаю вас, но вы остаетесь на свой страх и риск.

Он обменялся рукопожатиями с теми, кто решил остаться. Руку Килиана он задержал в своей.

– Будь я твоим отцом, я бы тебя отсюда пинками выгнал.

Три часа спустя Килиан и Вальдо закончили грузить пикап, который Гарус выделил, чтобы доставить семью Мануэля в город. Хулия с покрасневшими глазами ходила по дому, Мануэль пошел проститься с больницей, где проработал шестнадцать лет.

Килиан зажег сигарету. Подбежал Инико, принялся играть с детьми Хулии, которых нисколько не заботил отъезд. Килиан улыбнулся и взглядом поискал его мать. Бисила подошла вместе с Симоном.

– Я буду по ним скучать, – сказала она.

– Я тоже, – кивнул Килиан.

Вышла Хулия с дорожной сумкой. Бросила последний взгляд внутрь дома, закрыла дверь и несколько минут стояла, всхлипывая. Потом вынула из сумки платок, повернулась и пошла к машине.

– Где Мануэль? – спросила она дрожащим голосом.

– В больнице.

– Можешь найти его, Килиан? Я хочу покончить с этим как можно быстрей.

– Да, конечно.

Мануэль сидел в своем в маленьком кабинете, где на стенах были развешаны собранные им травы.

– Вот так получилось… – вздохнул он, когда Килиан вошел.

– Может быть, ты еще вернешься… когда-нибудь.

– Да, быть может.

– Мне будет тебя не хватать, Мануэль.

Доктор качнул головой.

– А мне тебя. – Он помедлил. – Килиан… Я знаю, что Хакобо сделал с Бисилой… Подозреваю, что Фернандо на самом деле… – Он не договорил. – Но ты поступаешь, как будто… У меня тоже есть дети, Килиан. Я тоже не оставил бы их. Но будь осторожен, ладно?

Килиан кивнул.

– Хулия знает?

– Она всегда относилась к Хакобо по-особому. К чему разубеждать ее?

– Ты честен. И всегда был таким.

Мануэль слабо улыбнулся, встал и быстро оглядел кабинет.

– Помнишь, как мы встретились в «Амбос Мундос»?

Килиан снова кивнул.

– Кажется, столетия назад.

Они вышли на улицу. Мануэль попрощался со всеми, крепко обнял Килиана, посадил детей в машину, затем сел сам с полными слез глазами.

– Давай, Вальдо. Отвези нас в последний раз.

Хулия подошла к Килиану и сжала его руки.

– О, Килиан, этот ребенок все больше похож на тебя. Позаботься о нем, не бросай… Что-то станется с вами всеми?

У Килиана перехватило дыхание. Он погладил Хулию по голове. Та поднесла платок к лицу.

– Прощай, Килиан. Пиши нам.

Вальдо завел мотор и повел машину в сторону аллеи королевских пальм.

Хулия закрыла глаза. Замелькали картинки: вот она, радостно возбужденная, дожидается красавца Хакобо в магазине; казино, где она впервые разговорилась с Мануэлем, не зная, что это соединит их на всю жизнь; Густаво и Димас, камень, влетевший в окно, расстроенная Оба…

Много лет спустя она будет как в дымке вспоминать корабль, на который они в конце концов сели в Бате. На этом корабле под присмотром морской пехоты вывозили остатки Национальной гвардии, группу миссионеров с Фернандо-По, нескольких плантаторов с семьями… Среди пассажиров был ученый, много лет назад нашедший и отправивший в барселонский зоопарк белую гориллу, прозванную «Снежок». Ирония состояла в том, что корабль назывался «Арагон» – так же, как область, где родилась Хулия.

– Видите? – указал Симон. – Тюки всё еще там. Ни один не погружен. Урожай пропадет, если уже не пропал.

Гарус не верил своим глазам. Сотни мешков с печатью Сампаки, полные до краев, были свалены на маленьком цементном причале.

– Они свихнулись, – подавленно сказал Килиан. – Это же целое состояние!

– Это так они намерены заботиться обо всем, что добывается кровью и потом? – Гаруса охватил гнев. – Урожай гниет из-за некомпетентности правительства! Я должен немедленно с этим разобраться. Если придется – до президента дойду!

Из сторожки вышли двое полицейских и направились к ним.

Килиан поймал его за руку.

– Погодите! Не думаю, что это хорошая мысль.

– По-твоему, я боюсь этой парочки? – Гарус резко высвободился.

– Если не совладаете с собой – вас арестуют. Надо вернуться на плантацию. Когда все успокоится, будем решать, как быть.

В этот момент подъехала машина, из нее выскочило несколько человек. Гарус узнал одного из них и двинулся к нему.

– Максимиано! Вот повезло! Рад, что застал вас. Я только что обнаружил, что урожай с плантации не отправлен. И хочу знать, почему.

– Вы хотите получить объяснение от меня?

– Я не позволю уничтожить свой труд!

Максимиано прищурился.

– Это претензии президенту?

– Что? – Гарус понял, что лучше сменить тон. – Конечно нет. Ничего подобного. Прошу прощения… Хорошего дня вам. Килиан, Симон… Пошли.

Они направились к машине – но их остановил голос:

– Симон! Кажется, ты быстро поправился – совсем не хромаешь.

Симон нырнул в машину. Гарус обернулся, и его взгляд скрестился со взглядом Максимиано. Черт, черт, черт! Теперь ему не остается ничего, кроме как проглотить свою гордость и оставить какао гнить. Что теперь будет?

Трудовой контракт с Нигерией разорвали, но это не стало проблемой: вокруг было полным-полно рабочей силы; достаточно было оглядеться, чтобы увидеть, как люди бродят по окрестностям, растерянные, непонимающие до конца ни что делать, ни куда идти. Казалось, весь мир заражен унынием.

В глубине души Килиан надеялся услышать, что радостный голос сообщит: отношения между обеими странами хороши как никогда, и что теперь повседневные жизнь и работа будут такими же, как всегда. Но реальность была совершенно другой. Несколько источников информации – «Радио Санта-Исабель», «Радио Мадрида» и единственная пока еще выходившая газета, – рассказывали, что среди белых растут разочарование и тревога. Помощь, на которую надеялись, не пришла, да и не придет. Денег не было, и трудно было приспособиться к новым порядкам. Население не видело никаких изменений к лучшему. Тем, кто отказался уехать, трудно было не вспоминать угроз Масиаса. «Рабство кончилось! – постоянно твердил он. – Не помогайте белым, черные не должны бояться белых… Мы не нищие, Гвинея богата, у нас есть нефть… А я отправлю в тюрьму любых белых, кто выступит против правительства…»