— Что значит труслив?

— Ты боишься узнать, что скажут кости. Боишься за результат. Но это меня удивляет. После всего, что случилось, после всего, что ты сделал, ты даже не осмеливаешься позволить кубикам принять решение, касающееся такой мелочи.

— Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? — Милвох потряс рукой так, как никогда не тряс, сильно и жестко, как будто не мог защититься от нападений. — Тебе не кажется, что я все понимаю? Но это не ты решаешь. Все решения принимают кости.

— Да, но и не ты. Это кости. Так что все, что мы можем сделать, — это спросить, что они думают? — Фабиан заставил себя улыбнуться. — Разве не об этом ты говорил совсем недавно? Что нужно только спросить. И что же выпадет? Единица, двойка или тройка, больше и не нужно.

Милвох никак не отреагировал, но без предупреждения перестал трясти рукой.

Тройка.

— Посмотри, они сказали «да». Кости оценили мою идею, — продолжил Фабиан. — Единица, и ты выиграл. — Предложение было совершенно непродуманным, и только через несколько секунд ему пришло в голову, что он только что поставил на карту свою жизнь, вот так просто. Как ценник на лбу, указывающий на то, сколько он стоит. Почему он выбрал именно единицу, он объяснить не мог. Но это не имело значения. В любом случае отступать было уже слишком поздно.

— А если выпадет число с двойки до шестерки? — спросил Милвох. — Что произойдет тогда?

— Ты сдаешься добровольно, позволишь мне арестовать тебя и понесешь заслуженное наказание.

Милвох вдруг рассмеялся и покачал головой:

— Это же не я сижу со связанными руками. И не я в отчаянии, но должен бороться за свою жизнь. Я могу просто встать и уйти.

— Нет, не можешь, ты вынужден ждать, пока кости дадут разрешение на это или прикажут сменить местонахождение. А до тех пор ты останешься здесь и будешь смотреть, что скажут кости о том, как мы с тобой будем поступать дальше.

— Шестерка, и я сдаюсь и позволю арестовать себя. — Милвох посмотрел Фабиану в глаза. — Единица, двойка, тройка, четверка или пятерка, и тебе конец.

— Твое предложение против моего, — сказал Фабиан. — Тогда есть только одно решение: мы позволим костям выбирать. Единица, двойка или тройка, и мое предложение побеждает.

Милвоху не пришлось долго раздумывать, он снова начал трясти рукой. Звук костей, ударяющихся о пластик, раздавался все время, но только сейчас он начал казаться каким-то зловещим. Как будто каждый маленький удар был шагом навстречу концу. Когда звук умолк, он с трудом осмелился посмотреть, что выпало.

Пятерка.

— Прости. — Милвох робко улыбнулся. — Но ты действительно всерьез думал, что кости будут на твоей стороне?

Фабиан не знал, что ответить. Каждый мускул в его теле был готов сдаться, и он опустился на пол, как будто тело готовилось к тому, что его ждало. Он перепробовал все. Абсолютно все. И все же именно так все и должно было закончиться. Наверное, на кубике и должна была выпасть любая цифра, но никак не шестерка, и он должен был проиграть.

Вероятность того, что его мозги окажутся на стене, а преступник останется на свободе, все же была крайне высока. При этом преступник, конечно, продолжит свою игру в кости в другом месте, а совершенно другие полицейские будут тщетно пытаться понять, что же им движет, какой у него мотив.

Он слышал, как Милвох снова начал трясти рукой, но больше не в силах был смотреть на подпрыгивающие кости и закрыл глаза. Если бы он не был связан и мог бы заткнуть уши, то он сделал бы и это, чтобы не слышать резкий стук, который, казалось, все глубже въедался в его мозг.

В глубине души ему никогда не была чужда мысль о том, что он умрет именно на работе. Но как это произойдет — об этом он никогда толком не думал. Но вот так, со связанными за спиной руками и весь в синяках в ожидании исхода игры в кости, такого он точно представить себе не мог.

Но в каком-то смысле все произошедшее было весьма предсказуемо. Что все, с чем он боролся, все, через что он прошел, закончится вот так жалко. Да и с чем он на самом деле боролся? Вот так, оглядываясь назад, на смертном одре, он, честно говоря, понятия не имел. Может быть, все в любом случае так, как утверждал Милвох. Что он был не более чем алгоритмом, который повторялся до тех пор, пока все не закончилось. Пока не села батарейка.

Новое убийство, большего и не потребовалось, чтобы он бросил все, что было ему близко и дорого, и начал охотиться за белым кусочком ткани, как пускающая слюни гончая. Семья, друзья, если они вообще у него были, и все остальное, что действительно для него что-то значило, никогда не могло бы сравниться с перспективой раскрыть еще одно дело.

Так что, может быть, это даже хорошо, что все закончилось именно сейчас. И эта Грета, с которой общалась Матильда, вдобавок оказалась права, и уж лучше это будет он, а не кто-то другой в их семье. Если взять в расчет все то, через что они прошли, всю боль, которую они испытали, и все трудности, которые пришлось преодолеть, то можно было прийти к выводу, что это именно он создавал своей семье проблемы и являлся источником всех зол.

Если бы не он, все было бы по-другому. Это он предал всех. Если бы у Сони, Теодора и Матильды был кто-то, кто находился рядом не только в мыслях, но и физически, все было бы намного лучше.

Проблема заключалась в том, что он не был готов остановиться. Еще нет. Где-то в глубине души он был убежден, что ему еще предстоит многое дать родным, прежде чем он сможет уйти из жизни. У него даже не было времени попрощаться. С Матильдой. С Теодором, который рассчитывал, что он будет рядом с ним, как только возобновится суд. С Соней, которая ждала, что он появится на ее вернисаже сегодня вечером. Она сказала, что ей нужно, чтобы он был рядом, и его смерть стала бы просто еще одним предательством среди остальных.

Если бы у него был еще один шанс, он сделал бы все, что угодно. Может быть, ему следует сменить курс. Оставить работу в полиции и заняться чем-то совершенно другим. Но какой смысл задумываться об этом сейчас. Какой вообще смысл делать это теперь, когда…

Внезапно он понял, что все стихло. Что кости больше не ударяются о пластиковый стаканчик. Давно ли они перестали прыгать, он не знал. Он знал только то, что кости вынесли свой вердикт. Свой приговор.

— Ты не собираешься посмотреть, что выпало? — спросил Милвох тоном, который невозможно было как-то охарактеризовать.

— Просто делай то, что должен, и постарайся покончить с этим как можно скорее, — сказал Фабиан и открыл глаза.

Ким Слейзнер поспешил свернуть за угол на Столтенбергсгаде, направляясь на Бернсторфсгаде, прижимая к уху телефон, в котором слышались гудки. Он шел быстро, но не настолько, чтобы сильно вспотеть. Все для того, чтобы не оказаться на месте потным и излучающим отчаяние. Ведь начальником был он, а начальники не приходят с кругами от пота на подмышках, как будто потеряли контроль над ситуацией.