— В общем… Я того ливийца даже не видел, но вот двое испаноговоряших парней, что пытались меня убить, были в тесных черных штанах, лиловых блузках и туфлях с острыми мысами.

Он улыбнулся:

— Полагаю, это несколько чрезмерно — отстреливать всех одетых таким образом. Но я готов застрелить любого, похожего на врага.

— Хороший подход.

— Месть — здоровая реакция, и это не обязательно должна быть личная месть. Любой боец врага подойдет.

— Это может оказаться не такой уж здоровой реакцией, как вам кажется.

— Возьму на себя смелость возразить. Месть влечет за собой завершение дела. К сожалению, та война закончилась прежде, чем я смог вернуться в строй или хотя бы свести счеты за свое ранение.

Мне вдруг подумалось, что если удастся навесить на этого парня убийство Харри, его адвокат заявит о недееспособности обвиняемого по причине психического заболевания и судья объявит: «Согласен, советник. Ваш клиент съехал со своих гребаных катушек».

Мне также пришло в голову, что этот парень, по всей вероятности, затерялся где-то между чистилищем и адом, после того как Советы всплыли брюхом вверх и на свете не осталось ни единого врага из высшей лиги, достойного его внимания или пули, чтобы Бэйн Мэдокс мог спасти страну.

А потом случились события 11 сентября 2001 года. И в этом — теперь я был совершенно уверен — ныне и заключалось все дело.

Он внезапно сменил тему:

— Вы бывали в здешних лесах?

— Зашел ненадолго нынче утром. А что?

— А интересно, медведей вы там не повстречали?

— Пока нет.

— Вам неплохо бы увидеть хоть одного медведя, прежде чем вернетесь в город.

— Зачем?

— Познавательно. За ними очень интересно наблюдать.

— На канале «Нэшнл джиогрэфик» они вовсе не выглядят такими уж интересными.

Он улыбнулся и возразил:

— На экране телевизора вы не почувствуете их запаха. Самое захватывающее, до жути, это встретиться с диким животным лицом к лицу, зная, что оно может вас убить.

— Да, это здорово. До жути.

— Но если вы вооружены, то это неправильно. Нечестно. Самое интересное при встрече с черными медведями то, что с ними можно общаться. Они опасны, но при этом не опасны. Понимаете?

— Кажется, я перестал вас понимать после первого «опасны».

— Ну, представьте себе льва, с одной стороны, и ягненка — с другой. В этом противостоянии точно знаешь, что к чему. Правильно?

— Верно.

— А вот медведи — черные медведи! — более сложные существа. Они умны, любопытны и могут достаточно близко подойти к человеку. В девяноста пяти случаях они будут просто ждать подачки, но в пяти — и практически неизвестно, когда именно, — попытаться вас убить. — Он шагнул ко мне и добавил: — Именно это и делает их такими интересными.

— Да, это и впрямь интересно.

— Теперь понимаете, о чем я? Возможность погибнуть действительно имеет место, однако ее вероятность достаточно низка, поэтому вас и влечет к подобной встрече — ради всплеска адреналина в крови. Сердце бьется чаще, адреналин только что из ушей не брызжет, вы замерли на месте, раздираемые страхом и желанием бежать. Понимаете?

Алкоголем от него, кажется, не пахло, но, может, он пил водку или чего-то нанюхался. Или просто сбрендил. А может, это всего лишь притча — Джон и Бэйн состязаются в иносказаниях.

— Вот бурые или белые медведи совсем другие. С ними всегда точно знаешь, что у них на уме, — заметил он.

— Точно. Еще раз, пожалуйста. Бурый — это…

— Гризли. Очень опасный.

— А черный, значит…

— Не такой страшный. Белый — полярный медведь. Этот вас на кусочки порвет. Но у нас здесь только черные медведи.

— Вот и хорошо. А они знают, что они черные?

Ему это показалось смешным. А потом он посмотрел на часы.

— Ну, еще раз спасибо, что заехали. Если… если у вас там… будут собирать деньги… в фонд памяти мистера Миллера… пожалуйста, дайте мне знать.

Я растерялся, но сумел перевести дыхание и взять себя в руки. Да, я действительно хотел его застрелить, всадить ему пулю в брюхо и потом наблюдать, как он подыхает, медленно-медленно, а я при этом говорю ему о Харри Маллере и о том, что мой выстрел — это моя личная месть, лично ему; совершенно непрофессиональный поступок и отнюдь не за это мне платят.

Он, кажется, ждал, когда я начну прощаться, но я не двигался с места, и тогда он сказал:

— Кстати, наш общий друг Руди заезжал ко мне вчера вечером.

Или, может быть, я стал бы говорить, что застрелил его во имя Бога и страны. Я не знаю, что он задумал, но был совершенно уверен — его надо остановить, и если я не сделаю этого прямо сейчас, потом может оказаться поздно. Бэйн Мэдокс вполне способен такое понять.

— Руди, — повторил он. — С заправочной станции в Саут-Колтоне.

Я засунул руки в карманы кожанки и нащупал рукоять «глока».

А Мэдокс продолжил свою мысль:

— Он вроде как был в полной неуверенности. У него создалось впечатление, будто я просил вас передать, что хочу его видеть.

— А вы не просили?

— Нет. Зачем вы ему это сказали?

Но если я застрелю его прямо здесь, тогда только он будет знать, за что его убили. Может, этого вполне достаточно.

Но вероятно, мне следует выяснить побольше. Полиция и ФБР, несомненно, хотели бы именно этого.

— Детектив, вы меня слушаете?

Но если быть честным с самим собой, я просто не мог сейчас вытащить пистолет и застрелить безоружного человека. А если быть еще более честным, мистер Бэйн Мэдокс здорово меня заинтриговал… нет, произвел на меня сильное впечатление. В него уже стреляли — он пережил войну, и был — или считал себя — патриотом своей страны, продолжавшим выполнять свой долг, и если бы я заявил ему, что он просто психопат и убийца, он был бы в шоке.

— Мистер Кори! Вы меня слышите?

Мы встретились взглядами, и, кажется, он понял, что у меня на уме. Его глаза, в сущности, смотрели только в одну точку — на мою правую руку, сжимавшую в кармане рукоять пистолета.

Мы оба молчали. Потом он все же выдавил:

— Зачем вы просили его передать мне, что тоже хорошо умеете стрелять?

— Кому?

— Руди.

— Руди? — Я перевел дыхание и вытащил руку из кармана. Пустую. — А-а, Руди! Руди. Руди. Как он поживает, этот Руди?

Он, видимо, понял, что поворотный момент уже пройден, и сразу забыл про Руди.

— Я скажу Карлу, чтобы он вас проводил.