Потом его спускали в какой-то погреб, на дне которого под ногами японцев хлюпала вода. Его положили на узенький деревянный топчан, перевязали голову, и по приставной лестнице бандиты поднялись вверх. Лестницу втянули за собой. Хлопнул люк, щелкнул ключ в замке. На крышку люка, судя по скрежещущим звукам, поставили что-то тяжелое. Шаги преступников стихли.

Василий еще с полчаса лежал неподвижно. Затем стал шевелить руками и ногами. Когда его связывали, он был уверен, что это делают лишь для того, чтобы сбросить в море. Но, привыкший искать удачу, где она даже не ночевала, матрос напрягал, сколько мог, свои могучие мышцы. Так образовался крошечный зазор, который ловкий человек мог сделать широким. Прошло еще полчаса, и цепи с тихим звоном соскользнули с топчана на пол.

Русский моряк еще ничего не мог знать о подвигах американца Гудини, слава о котором в конце XIX века облетит весь свет.

Об этом человеке уместно здесь сказать несколько слов. Он был евреем венгерского происхождения, и настоящее его имя Эрих Вейс. То, что он умел делать, потрясало умы. Так, к примеру, в 1903 году в Лондоне в присутствии многотысячной толпы на Гудини надели наручники, надежно защелкнули их, затем зашили его в мешок и сбросили с моста в Темзу. Через несколько мгновений Гудини выплыл на поверхность, торжествующе потрясая снятыми наручниками.

Другой раз его зашили в мешок, туго обвязали канатом, уложили в сундук, который закрыли на замок. Через минуту он стоял возле запертого сундука и со счастливой улыбкой раскланивался публике. Защелкивали его в сейфе — он выходил наружу. В Бутырской тюрьме замыкали в камере (ради эксперимента) — несколько минут спустя он расхаживал по Бутырскому хутору возле тюрьмы.

В 1926 году этот человек умер, унеся тайну свою в могилу. Но он оставил пакет, который разрешил вскрыть к 100-летию его рождения — в 1974 году. Когда пакет распечатали, там ничего не обнаружили. Свидетели чудес Гудини утверждали — скорее всерьез, чем в шутку: если вскрыть гроб, то там останков великого человека не окажется. Может, они правы?

…Как бы то ни было, матрос, предвосхитивший удивительного американца, оказался свободным от цепей. Теперь топчан следовало поставить под люк, чтобы попытаться раскрыть его. Но, как выяснилось, топчан был зачем-то прикручен к полу, как это делают с мебелью на море и в сумасшедших домах. Но японские болты оказались куда слабее русской силы.

Без особого напряжения, играючи Василий отодрал от пола топчан и в кромешной темноте, хлюпая по воде, подтащил его к тому месту, где должен быть люк.

Вспоминая вслух японскую мать, родившую его тюремщиков, матрос на ощупь обнаружил люк. Убийцы повесили снаружи замок и поставили груз не потому, что узник мог сбежать, — по их японскому мнению, это было невозможно. Вероятней, они опасались, что кто-то с улицы может обнаружить их подземную тюрьму.

Матрос уперся руками в крышку и стал делать отчаянные усилия, пытаясь выломать ее. Но, видать, груз на крышке был неимоверной тяжести — так, по крайней мере, казалось истекавшему кровью человеку.

Узник присел на топчан. Воздух делался все плотней, дышать уже было трудно. Голова начала кружиться, в руках появилась слабость.

— Спаси, Господи, и помилуй!

Василий перекрестился и вновь поднялся на топчан. Он стал давить на крышку рывками и почувствовал, что она слегка поддается. Теряя последние силы, отчаянно напружинился — и раздался треск выламываемой крышки, потом грохот падающей тяжести, и… узник увидал над своей головой небо в крупных звездах, сиявших в чужом небе.

Ухватившись за край отверстия, он легко подтянулся и выбрался наружу. Возле подземной тюрьмы находилось какое-то помещение, похожее на складское. Невдалеке шумел прибой. Значит, море рядом!

Василий устремился навстречу родным звукам. Вскоре он достиг причала. Опытным взглядом различил на внешнем рейде громаду военного парусного трехмачтового корабля. Возможно, боевой фрегат ожидал прилива, чтобы выбраться в открытое море.

— Но как добраться? — вслух размышлял матрос. — Можно было бы вплавь, но от соленой воды вновь начнется кровотечение из раненой головы.

Вдруг он заметил чье-то фунэ, прикрепленное толстой цепью к бетонному причалу. Заглянул в лодку. К неописуемой радости, разглядел лежавшие там весла.

— Прости, Господи, мое прегрешение! — перекрестился богатырь. — Отродясь чужого не брал, но положение мое пиковое… Деться некуда!

Он играючи вырвал цепь из носового кольца, оттащил лодку к воде, вспрыгнул в нее и стал энергично и бесшумно грести. Чуть позже Василий с обезьяньей ловкостью взбирался на борт по якорной цепи.

Уже во время этого короткого путешествия по командам, раздававшимся на палубе, и некоторым специфическим выражениям матрос догадался: «К своим попал!»

Действительно, судьба, словно осудившая Югова на вечные испытания и приключения, вновь его испытывала. Он попал на знаменитую «Палладу», которая в 1850-х голах совершила плавание из Кронштадта через Атлантический, Индийский и Тихий океаны к берегам Японии. На борту фрегата находились вице-адмирал Е. В. Путятин и писатель И. А. Гончаров.

Таинственный занавес истории здесь опускается.

Лишь знаем мы, что в конце концов матрос очутился в Китае. Провел здесь несколько лет. И вот, битый, трепанный судьбой, подрядился он в Шанхае за проход до одесского порта палубным матросом на греческое судно «Патрос». Это место как раз освободилось перед отходом грузового судна, ибо предшественник Югова, матрос-китаец, напившись рисовой водки — замечательного крепкого напитка, знакомого Василию не понаслышке, свалился за борт и не выплыл.

И вот волны Желтого моря убегали за кормой, и, как поется, след их вдали пропадал. «Патрос» полным ходом приближался к родной земле, на которой согласно российскому законодательству матросу Василию Югову грозили самые суровые кары за неподчинение капитану и «бунт на корабле».

Судовое начальство было весьма довольно русским великаном, ломившим за троих. Англичанин-боцман, зная о намерении Югова покинуть «Патрос» в Одессе, уговаривал:

— Оставайся на судне, сделаю тебя старшим матросом. Русские моряки — отличные ребята. В море безотказные, на суше — драчуны отчаянные и всегда — верные товарищи. А ты к тому же по-английски, по-японски и по-китайски прилично говоришь.

— Домой хочу, — твердил Василий.

— Вольному воля, — согласился боцман.

Взобравшись на грот-мачту, Василий разглядел на самом горизонте узкую полоску земли и заплакал — это была Россия.

Если ждал матроса там караул, то вовсе не почетный. Но что делать, коли на чужбине сохнет душа россиянина!