– Ясно. Кстати, как вас зовут? – Я запоздало сообразила, что не знаю ее имени.

– Френшиш, – сказала она и попробовала снова. – Френ… шиш. – Последний слог со свистом вырывался сквозь сломанные зубы. Она пожала плечами и застенчиво хохотнула. – Мама звала меня Фанни.

– Фанни, – воодушевленно повторила я. – Прекрасное имя. Можно я буду вас так звать?

– Я… была бы рада.

Она перевела дыхание и замолкла – должно быть, смущение не позволяло ей выразить все, что накопилось в душе. После смерти мужа она словно ушла в себя, будто разом иссякли силы, что поддерживали ее раньше.

– Ой, – спохватилась я. – Клэр. Зовите меня Клэр.

– Клэр… Чудешное имя.

– Ну, в нем хотя бы нет свистящих, – не подумав, ляпнула я. – Ой. Простите!..

Фанни отмахнулась. Словно воодушевленная темнотой и чувством близости, возникшим после знакомства, а может, просто из желания излить кому-то душу, она рассказала о матери, которая умерла, когда ей было двенадцать, об отце-краболове и своей жизни в Балтиморе, где она во время отлива бродила по пляжу, собирала устриц с мидиями, наблюдала за рыбацкими лодками и военными судами, идущими мимо Форт-Ховард вверх по Патапско.

– Там было… шпокойно, – грустно добавила Фанни. – Только вода и небо, и больше ничего.

Она снова запрокинула голову, вглядываясь в звезды, мерцающие сквозь ветки. Должно быть, девушке, рожденной на бескрайних просторах Чесапикского залива, лесистые горы Северной Каролины казались западней.

– Вы теперь вернетесь? – спросила я.

– Куда? – удивилась она. – О… Я и не думала…

– Разве? – Я подвинулась, чтобы прислониться ноющей спиной к дереву. – Вы же видели, что ваш муж… что мистер Бердсли умирает. Разве не строили планы?

Кроме как половчее его пытать… Слишком я расслабилась наедине с этой женщиной. Мы не знаем наверняка, что Бердсли над ней издевался, – это она так говорит. Не стоит забывать о страшных ожогах у него на ноге и о нечистотах, заливавших чердак. Я на всякий случай нащупала ножик за поясом.

– Нет. – Она казалась сбитой с толку. Впрочем, ничего удивительного. Я и сама была немного не в себе от волнения и усталости. Даже прослушала следующую ее фразу.

– Что вы сказали?

– Я шказала… Мэри-Энн не говорила, что делать… дальш-ше.

– Мэри-Энн… – нерешительно повторила я. – Первая супруга мистера Бердсли?

Фанни рассмеялась – и от этого звука мурашки пошли по коже.

– О нет. Мэри-Энн была четвертой.

– Че-четвертой? – запнувшись, переспросила я.

– Ее он похоронил под рябиной, – доверительно сообщила Фанни. – И жря. Оштальных-то в лешу. А потом обленилша, наверное, и реш-шил далеко не ходить.

– О, – только и смогла я сказать.

– Я вам говорила – она штоит под рябиной, когда поднимаетшя луна. Я когда первый раж ее увидела, реш-шила, что она живая. Ишпугалась, что он ш ней жделает, и пошла предупредить.

– Понятно.

В моем голосе, должно быть, послышалось сомнение, потому что она вдруг странно на меня посмотрела. Я поудобнее перехватила нож.

– Вы мне не верите?

– Верю, конечно, – заверила я, пытаясь незаметно выползти из-под Хирама. Под его тяжестью ноги совсем затекли.

– Я могу вам покажать, – предложила Фанни. – Мэри-Энн скажала мне, где они похоронены – оштальные. Я могу покажать вам их могилы.

– Уверяю, в этом нет необходимости.

Я пошевелила пальцами, чтобы кровь бежала быстрее. Если она на меня кинется, толкну на нее козла, а сама брошусь прочь, пусть даже на четвереньках. И где, черт возьми, носит Джейми?

– Так, значит… хмм… Фанни. Вы говорите, что мистер Бердсли… – Я вдруг поняла, что не знаю его имени. – Что ваш муж убил четырех жен?

Вполне возможно. Бердсли жил отшельником. Да и мало ли от чего могли умирать женщины: в родах ли, от несчастного случая или непосильной работы.

– Да, – равнодушно ответила Фанни. – Он бы и меня убил, но Мэри-Энн его остановила.

– Как это?

Она вздохнула и устроилась поудобнее. Слабо заблеял козленок; я вспомнила о нем и разжала пальцы на рукояти ножа. Вряд ли она станет нападать, когда тот спит у нее на коленях.

Фанни рассказала, что разговаривала с Мэри-Энн, когда поднималась луна; призрак появлялся под рябиной между первой и последней четвертью.

– Как необычно, – пробормотала я, но она не обратила внимания, вся поглощенная своей историей.

Так продолжалось несколько месяцев. Мэри-Энн рассказала о себе, о том, как умерли ее предшественницы, и о собственной смерти.

– Он ее жадушил. Я видела у нее на шее отметины. Она предупредила, что шо мной он жделает то же шамое.

И однажды тот день настал.

– Он выпил шлишком много рому. Пьяный, он вшегда был ужашным. Но в тот раз…

Перепуганная Фанни уронила поднос, забрызгав его похлебкой. Муж с ревом кинулся на нее, и она бросилась бежать.

– Он штоял между мной и дверью. Пришлось бежать на чердак. Я надеялась, он шпьяну не шможет туда жабратьша.

Так и вышло – он споткнулся и полетел вниз вместе с лестницей. Пока, ругаясь во весь голос, пристраивал ее на место, в дверь вдруг постучали.

Бердсли крикнул: «Кто там?», но ему не ответили, только постучали громче. Фанни подкралась к люку и увидела, как муж смотрит на нее снизу, весь красный от выпивки. Внезапный гость не уходил; Бердсли грозно поднял палец и, спотыкаясь, побрел к двери, распахнул ее, выглянул наружу – и заорал.

– Я никогда такого не шлышала. Никогда, – тихо призналась она.

Бердсли побежал прочь, зацепил ногой табурет, упал, кое-как вскочил и, скуля от ужаса, стал забираться по лестнице, промахиваясь мимо ступенек.

– Он кричал, чтобы я помогла ему.

В ее голосе прорезались странные нотки, она будто удивлялась, что такой мужчина – и вдруг просил ее о помощи, и при этом испытывала неимоверное наслаждение.

Бердсли почти залез на чердак, однако последний шаг сделать не успел. Его вдруг перекосило, он смертельно побелел, закатил глаза и рухнул на пол, болтая в люке ногами.

– Я не шмогла бы его шпуштить, поэтому втащила наверх. – Она вздохнула. – А оштальное… вы знаете.

– Не совсем, – проговорил за моей спиной Джейми, и я подпрыгнула. Проснувшийся Хирам недовольно заблеял.

– И давно ты здесь? – сердито спросила я.

– Достаточно.

Он подошел и опустился рядом со мной на колени.

– Кто все-таки стучал в дверь? – уточнил он у миссис Бердсли, при этом сжимая мне пальцы так, что мурашки шли по коже.