— Мне в высшей степени неприятно, Гвендолин, что мы снова вынуждены проходить через это.

— Милорд, мы здесь одни, и нет никакой необходимости лицемерить, — возразила она с горькой усмешкой. — Мы оба знаем, что ничего неприятного в этой процедуре для вас нет.

— Речь сейчас не обо мне! — прикрикнул отчим. — Оставьте пеньюар на спинке кресла! Подвиньте поближе скамеечку для ног, что стоит в ногах кровати, встаньте на колени и упритесь в нее ладонями.

Гвен медленно сняла пеньюар. Она была далеко не ребенком, чтобы стоять перед отчимом в одном нижнем белье. Без сомнения, он хорошо все понимал, но это как раз и придавало остроту процедуре. С одной стороны, позволяло отчасти удовлетворить похоть законным образом, с другой стороны, совесть оставалась чиста. Лорд Уоринг не случайно приказал оставить пеньюар именно в кресле, а не на кровати; пока Гвен возвращалась, это давало ему возможность обшаривать взглядом все, что просвечивало сквозь сорочку.

Девушка сознавала это, но покорилась. Когда она подвинула ближе скамеечку с мягким плюшевым верхом и оперлась на нее, стоя на коленях, ногти впились в ткань так, что побелели пальцы.

— Я приложил немало усилий, чтобы вогнать вам ум в задние ворота, — говорил отчим, — но результат оставляет желать лучшего. Придется прибегнуть к более суровым мерам.

Гвен почувствовала, как сорочку поднимают, оголяя ее до талии, словно маленького ребенка. Девушка не шевельнулась, только закрыла глаза. Чего-то подобного она и ожидала. С каждым разом лорд Уоринг заходил все дальше, но Гвен и на этот раз не стала сопротивляться. Отчим был гораздо сильнее и в этом случае непременно одержал бы верх. Кто мог сказать, насколько распалило бы его ее сопротивление? Кто мог сказать, на что он окажется способен? Возможно, лорд Уоринг ждал открытой непокорности для мерзостей, о которых Гвен не могла и не хотела думать. Ей оставалось только победить морально.

— Советую запомнить, драгоценная моя Гвендолин, что я делаю это, заботясь о вашей душе.

Сразу после этих слов прут со свистом рассек воздух и обрушился на ее тело. Казалось, кожу обожгло раскаленным железом. Гвен стиснула край скамейки, оттесняя боль ненавистью к лорду Уорингу, мысленно проклиная его, желая ему самых ужасных адских мук.

Но еще сильнее Гвен ненавидела Адама Аркура.

Новый свист — и новое прикосновение раскаленного железа. После небольшой паузы удары посыпались градом.

Сначала лорд Уоринг целился больше по ляжкам, как по самому чувствительному месту, потом хорошенько прошелся по спине и плечам, но, сознавая, что даже тонкая ткань смягчает удары, вскоре вернулся к ягодицам, любимому объекту его жестокости.

Гвен стоило невероятных усилий удержать слезы. «Тебе не сломать меня, подлец, мерзавец! — повторяла она, как молитву. — Не сломать, не сломать!..»

Адам Аркур схватился за дверной молоток на двери Уорингов и так замолотил им, что, казалось, сотряслось все здание. Дверь опасливо приоткрылась, но он не дал дворецкому времени задать вопрос, оттолкнул его и вошел.

— Где леди Гвендолин?

— Э-э… — Дворецкий начал откашливаться, но встретил предостерегающий взгляд и поспешно ответил: — Ее милость удалилась в свою комнату.

Ненадолго Адам ощутил облегчение. Гвен у себя, значит, все в порядке и она ничего не сказала отчиму.

— А лорд Уоринг? Он дома? — все же спросил Сен-Сир.

— Его милость в данное время занят разрешением одной внутрисемейной проблемы, — с запинкой ответил дворецкий, и на его щеках появился след румянца. — И приказал не беспокоить его.

От облегчения не осталось и следа.

— Значит, он там, наверху? — резко спросил Адам, пытаясь подавить ужасную тревогу. — Он в комнате Гвен, так ведь?

Дворецкий промолчал, конвульсивно двигая кадыком. Адам не стал долго дожидаться ответа, схватил его за лацканы ливреи и так рванул вверх, что слуга приподнялся на цыпочки.

— Где се комната? Говори, где она?

— Та-та-там, в дальнем конце коридора! Последняя дверь напра-право!

Но еще до того, как испуганное блеяние прекратилось, Адам отшвырнул дворецкого и бросился вверх по лестнице, перескакивая через три ступеньки за раз. Он испытывал настоящий страх по поводу того, что могло случиться с Гвен. По коридору Аркур пронесся вихрем, схватился за ручку, распахнул дверь… и окаменел на пороге.

Два лица повернулись к нему: одно — искаженное отвратительной смесью злобного торжества и похоти, другое — прекрасное в своем отчаянии и залитое слезами. Рука лорда Уоринга замерла в воздухе, стискивая орудие наказания, при виде которого по спине Адама побежали мурашки. Когда

Гвен поняла, кого видит перед собой, ее бледное лицо запылало от стыда. Краска на ее щеках зловещим образом гармонировала с вздувшимися алыми рубцами, покрывающими нежную белую кожу ног и ягодиц. Всего несколько секунд видел Адам эти плоды усилий лорда Уоринга, потом Гвен вскочила, и сорочка упала, прикрывая избитое тело, Но он знал, что никогда не забудет увиденного.

Виконт стоял в оцепенении, не в силах сдвинуться с места и чувствуя только удушающую ненависть.

— Я убью тебя, животное! — едва слышно произнес он, весь дрожа. — Я возьму тебя за горло и буду сжимать до тех пор, пока вся жизнь не выйдет из твоего никчемного тела! — Сен-Сир повел плечами, сбрасывая плащ, потом начал медленно, шаг за шагом, приближаться к мучителю Гвен. Лицо его было мертвенно-бледным, окаменевшим. — Я окончу твое паршивое существование, и многие скажут мне за это спасибо. Но ты не умрешь легко, о нет! Ты не заслужил легкой смерти. Для начала ты отведаешь того, что сделал с этим прекрасным созданием!

— Что вы себе позволяете, виконт Сен-Сир! — взвизгнул лорд Уоринг, оправившись от удивления. — Все это вас не касается, и будьте добры удалиться!

— Однажды я оставил ваш поступок безнаказанным. Больше на это можете не рассчитывать.

Предчувствуя нападение, лорд Уоринг занес трость. Он был высок ростом и силен, но в своей бешеной ярости Адам даже не приостановился, чтобы обдумать тактику. Его кулак впечатался в квадратный подбородок отчима Гвен, заставив опрокинуться на малый обеденный стол перед камином. Подхватив упавшую трость, Адам несколько раз хлестнул графа по груди и плечам, потом по лицу, но это не смогло насытить жажду мести. Он отшвырнул трость и забрал в горсть кружева у горла Уоринга, нанося новые и новые удары.

Адам не замечал, что нос противника давно уже расквашен, нижняя губа рассечена и по крайней мере пара зубов выбита. Граф пытался обороняться, но им двигал всего лишь инстинкт самосохранения, в то время как Аркура несла на своих крыльях слепая ненависть, утраивающая силы. Сильнейший удар под дых заставил Уоринга задохнуться и выпучить глаза, и пока он хватал ртом воздух, Адам схватил его обеими руками за крепкую шею.

Каким наслаждением было сжимать ее, глядя в глаза, теперь уже по-настоншему испуганные! Каждый судорожный звук, который издавал Уоринг, каждое тщетное движение грудной клетки были расплатой за страдания, причиненные ей, и помогали смягчить вину за опрометчивый шаг, послуживший всему причиной.