Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Народ, который никому не верит, считает себя обманутым, без крови до Земли Обетованной не доведешь. Оттого и понадобились эти миллионы убитых во время Гражданской войны и в первые тридцать лет строительства коммунизма.
Я думаю, дело не в том, что красные воевали с белыми, вдобавок те и другие при первой возможности убивали зеленых. И одни, и вторые, и третьи, а кроме них еще многие – все шли в Небесный Иерусалим. У каждого, что нормально, была своя вера, и он шел своей дорогой. Военные кампании, бои, о которых ты пишешь, недоразумения. Идя собственным путем и никому не желая дурного, больше того, не желая ни о ком и ничего знать, один другому случайно заступал, преграждал дорогу к спасению.
Близость Бога и жизнь на Святой Земле, в то же время отчаянный страх перед антихристом – всё это сманивало нас и пугало, оттого мы и бросались из стороны в сторону. Но ни здесь, ни там нас не ждали. Вера – дело нутряное, и спасение – тоже вещь нутряная. Мы же, думая прорваться к Господу, рубили направо и налево. Безо всякой жалости губили и себя, и тех, кто оказывался у нас на пути.
Признание нашей веры (не важно, кому молимся – Христу или Ленину) есть признание нашей правоты перед миром. Не думаю, что кто-то ищет другого.
Уверовав в Христа, народы земли принесли Израилю подношение неслыханной цены. Через тысячу лет насмешек, презрения признали его особые отношения с Богом. В свою очередь, и мы не мечтаем ни о чем другом. Для нас это как Авелева жертва, ее запах можно обонять бесконечно. Революция и то, что в стране сейчас делается, – отчаянная, яростная попытка сравняться с евреями. Цель уже близка, Коминтерн – верное свидетельство этого. Не дай бог, если надежда обманет.
История питерского храма Спаса на Крови – всё, о чем думали, когда его проектировали и строили, уже при нынешней власти – решения его взорвать (неоднократные), склады и музей, институт и мастерские, что в нем размещались, есть летопись нашего Исхода из Египта, двухпоколенного блуждания по Синаю, и уже в виду Земли Обетованной – реверсный ход, возвращение в рабство.
У меня был знакомый – совсем давно храмовый мальчик на побегушках, в обязанности которого входило вытирать пыль в Святая Святых, позже псаломщик; когда богослужения в храме прекратились и он сделался музеем народнического террора, его взяли в штат сначала грузчиком, потом разнорабочим. Я спрашивал, почему так, что его здесь держит, он отвечал, что храм стал музеем наших заблуждений, наших упований не на собственный труд, а на немыслимые чудеса. В погоне за фантомом мы бросили дома, угодья, вообще всё, что имели. В косноязычии Моисея была такая сила, что мы мечтали лишь о пустыне, о бесконечной каменистой стране и о жертве, которую принесем никому не известному Богу.
До Гражданской войны, до коллективизации и сталинских лагерей двухпоколенное блуждание по Синаю казалось нам истинным адом. Мы будто не помнили, что тогда были с Богом.
После семнадцатого года пришли другие люди, и начались другие времена. Впрочем, первое, что мы сделали, – по лекалу отстроили монархию (Сталин), дворянство (партноменклатуру) и крепостное крестьянство (колхозы). Прежний расклад был восстановлен, пореформенная же Русь осуждена, память о ней стерта.
Не следует думать, что декорации были искусны. Мы хотели обмануться, и нам подыграли. Египетских казней – саранчи, засухи, кровавых рек – было не счесть. Мы построили сотни Пифомов и Раамсесов, заново обучились обожествлять фараона, строить гробницы, а когда он отходил в мир покоя – мумифицировать его тело. Последнее оказалось труднее всего. Больше двадцати лет шла борьба с плесенью на коже сына Бога Ра, но и ее победили.
Египетское рабство – в нас самих, потому и не дано от него убежать. Как пух, летишь, веришь, что свободен, но рабство в тебе, где ты – там и оно. Твердим, что идем в Землю Обетованную, а по пути, будто недобрый пахарь, засеиваем злом города и веси, каждый клочок, что случается на нашем пути. Если земля хороша, обильна соками, рабство сразу примется, пустит корни, потом уже не выкорчуешь. Пожрет оно легко летящий пух, и от прежней свободы, от воли твоей следов не останется.
Кроме памяти Моисея, в нас есть еще и память его предка – память Иакова, бежавшего от голода в Земле Обетованной в Египет. То есть тоже в Рай, текущий молоком и медом. Это сбивало нас и продолжает сбивать.
Из тех, кого я знаю, многие убеждены, что наконец мы идем правильной дорогой, что вообще ссориться с фараоном, уходить из Египта было непростительной, преступной ошибкой. Следовало не противопоставлять своего Бога местным богам, не грозить, что прямо завтра встанем и уйдем, только нас тут и видели, а вдумчиво, шаг за шагом врастать в египетскую жизнь. То есть идти тем же путем, что Иосиф, тогда всё было бы в порядке. А так – только горе, кровь и страдания.
Народ, совершивший Исход из Египта, а теперь возвращающийся обратно со стадами и со всем скарбом, как и раньше, то, будто змея, медленно полз по Земле Обетованной, то, будто та же змея, норовил ухватить себя за хвост.
Память о тех, кто остался, звала ушедших. И то одна семья, то другая не выдерживала, поворачивала назад. Все мы блудные дети, но что бы кто ни говорил, отечество и Бог ждут нас в разных углах.
Мы все и всегда спешим, куда-то уходим, так или иначе перебравшись через Красное море, скоро возвращаемся обратно. Народ, запутавший и себя, и Бога, мы давно не понимаем, где Египет, а где Земля Обетованная, да и сами мы кто?
Восемнадцатый год. Уже в пустыне. Целый год без цели и смысла проблуждав по Синаю, мы поняли, что Бога нет, а если и есть, то никаких жертв от нас Он не ждет. Согласившись в этом, повернули обратно.
Николай Васильевич думал о путях самосовершенствования избранного народа, как мог, прокладывал и размечал дорогу. Но что-то не сложилось. Почему так получилось, в какой мере и кто виноват, судить не берусь, но мы снова в Египте.