такого древнего обряда, думает он, была скромность стихотворцев, не хотевших выставлять себя перед товарищами. А. С. Шишков, в свою очередь, видит в мнении Я. Пожарского крайнюю неосновательность и несчастное самолюбие (том 11-й, страница 388). К крайнему нашему сожалению, г. Пожарский не возразил6.

«Почнемъ же, братіе, повѣсть сію от стараго Владимера до нынѣшняго Игоря (здесь определяется эпоха, в которую написано Слово о полку Игореве); иже истягну умъ крѣпостію». (Истянул, вытянул, натянул, изведал, испробовал. Пожарский – опоясал, первые толкователи – напрягши ум крепостию своею). Истягнул, как лук, изострил, как меч, – метафоры, заимствованные из одного источника.

«Наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половѣцькую за землю Руськую. Тогда Игорь възрѣна светлое солнце и видѣотъ него тьмою вся своя воя прикрыты, и рече Игорь къ дружинѣсвоей: братіе и дружино! луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти» – лучше быть убиту, нежели полонену.

«А всядемъ, братіе, на свои бръзые комони, да позримъ синего Дону».

Суеверие, полагавшее затмение солнечное бедственным знаменованием, было некогда общим.

«Спала Князю умъ похоти, и жалость ему знамение заступи, искусити Дону великаго». – Слова запутаны. Первые издатели перевели: «Пришло князю на мысль пренебречь (худое) предвещание и изведать (счастия на) Дону великом». Печаль ему заступить имеет несколько значений: омрачить, помешать, удержать. Пришлось князю, мысль похоти и горесть знамение ему омрачило, удержало. Спали князю в ум желание и печаль. Ему знамение мешало (запрещало) искусити Дону великого. «Хощу бо, рече (так хочу же, сказал), копие приломити конець поля Половецкаго, а любо испити шеломомь Дону». «О бояне, соловию стараго времени! абы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача славию по мыслену древу», летая умом под облаками, сплетая хвалы на все стороны сего времени (если не ошибаюсь, ирония пробивается сквозь пышную хвалу), «рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы». («Четыре раза упоминается в сей песни о Трояне, т. е. тропа Трояня, вечи Трояни, земля Трояня и седьмый век Троянов: но кто сей Троян, догадаться ни по чему не возможно», говорят первые издатели), 5 стр., изд. Шишкова. Прочие толкователи не последовали скромному примеру: они не хотели оставить без решения то, чего не понимали.

Чрез всю Бессарабию проходит ряд курганов, памятник римских укреплений, известный под названием Троянова вала. Вот куда обратились толкователи и утвердили, что неизвестный Троян, о коем четыре раза упоминает «Слово о полку Игореве», есть не кто иной, как римский император. Но и тропа Троянова может ли быть принята за Троянов вал, когда несколько ниже определяется (стр. 14, изд. Шишкова): «Вступилъ Дѣвою на землю Трояню, на синемъ море у Дону». Где же тут Бессарабия? «Следы Трояна в Дакии, видимые по сие время, должны были быть известны потомкам дунайских славян» (Вельтман). Почему же?

«Пѣти было пѣсь Игореви, того (Олга) внуку. Не буря соколы занесе чрезъ поля широкая; галици стады бѣжать къ Дону великому; чили въспѣти было вѣщей Бояне, Велесовь (и) внуче!»

Поэт повторяет опять соображения Бояновы и, обращаясь к Бояну, вопрошает: «Или, не так ли петь было, вещий Бояне, Велесов внуче?»

«Комони ржуть за Сулою; звенить слава въ Кыевѣ; трубы трубять въ Новѣградѣ; стоять стязи въ Путивлѣ; Игорь ждетъ мила брата Всеволода».

Теперь поэт говорит сам от себя не по вымыслу Бояню, по былинам сего времени. Должно признаться, что это живое и быстрое описание стоит иносказаний соловья старого времени.

«И рече ему Буй-Туръ Всеволодъ: одинъ брать, одинъ свѣтъ свѣтлый ты Игорю, оба есвѣСвятъславличя; сѣдлай, брате, свои бързыи комони, а мои ти готови (готовы – значит здесь известны, значение сие сохранилось в иллирийском словянском наречии: ниже мы увидим, что половцы бегут неготовыми – неизвестными – дорогами. Если же неготовыми значило бы не мощенными, то что ж бы значило готовые кони?), осѣдлани у Курьска на переди; а мои ти Куряни свѣдоми (сие повторение того же понятия другими выражениями подтверждает предыдущее мое показание. Это одна из древнейших форм поэзии. Смотри Священное писание) къмети, подъ трубами повити» (г. Вельтман пишет: «Кмет значит частный начальник, староста». Кметь значит вообще крестьянин, мужик. Kar gospòda7 stori krivo, kmeti mòrjo plàzhat shivo)[224].

Последний из свойственников Иоанны д'Арк*

В Лондоне в прошлом, 1836 году умер некто г. Дюлис (Jean-François-Philippe Dulys), потомок родного брата Иоанны д'Арк, славной Орлеанской девственницы. Г-н Дюлис переселился в Англию в начале французской революции; он был женат на англичанке и не оставил по себе детей. По своей духовной назначил он по себе наследником родственника жены своей, Джемса Белли, книгопродавца эдимбургского. Между его бумагами найдены подлинные грамоты королей Карла VII, Генриха III и Людовика XIII, подтверждающие дворянство роду господ д'Арк Дюлис (d’Arc Dulys). Все сии грамоты проданы были с публичного торгу, за весьма дорогую цену, так же как и любопытный автограф: письмо Вольтера к отцу покойного господина Дюлиса.

По-видимому, Дюлис-отец был добрый дворянин, мало занимавшийся литературою. Однако ж около 1767 году дошло до него, что некто Mr de Voltaire[225] издал какое-то сочинение об орлеанской героине. Книга продавалась очень дорого. Г-н Дюлис решился, однако ж, ее купить, полагая найти в ней достоверную историю славной своей прабабки. Он был изумлен самым неприятным образом, когда получил маленькую книжку in-18, напечатанную в Голландии и украшенную удивительными картинками. В первом пылу негодования написал он Вольтеру следующее письмо, с коего копия найдена также между бумагами покойника. (Письмо сие так же, как и ответ Вольтера, напечатано в журнале Morning Chronicle.)[226]

Милостивый государь,

Недавно имел я случай приобрести, за шесть луидоров, написанную вами историю осады Орлеана в 1429 году. Это сочинение преисполнено не только грубых ошибок, непростительных для человека, знающего сколько-нибудь историю Франции, но еще и нелепою клеветою касательно короля Карла VII, Иоанны д'Арк, по прозванию Орлеанской девственницы, Агнесы Сорель, господ Латримулья, Лагира, Бодрикура и других благородных и знатных особ. Из приложенных копий с достоверных грамот, которые хранятся у меня в замке моем (Tournebu, baillage de Chaumont en Tourraine),[227] вы ясно увидите, что Иоанна д'Арк была родная сестра Луке д'Арк дю Ферону (Lucas d’Arc, seigneur du Feron),[228] от коего происхожу по прямой линии. А посему не только я полагаю себя вправе, но даже и ставлю себе в непременную обязанность требовать от вас удовлетворения за дерзкие, злостные и лживые показания, которые вы себе дозволили напечатать касательно вышеупомянутой девственницы. Итак, прошу