Осень — традиционная пора, когда родственники приходят на жальник навестить покойных. В это же время в Храме Смерти чаще всего совершаются богослужения. Осень — пора, когда все живое готовится к зимнему сну. Сон — это как бы временная смерть природы, и не зря осень и весна считаются важными периодами жизни.

Не так давно, если судить по запаху ароматических курений и сложенным у подножия статуи дарам, тут завершился очередной молебен. И прибиравшиеся в Храме монахи-смертники не особенно удивились появлению на пороге молодого человека, в одной руке которого был букет желтых осенних цветов, а в другой — корзинка, наполненная снедью, которую венчала оплетенная лозой бутыль вина.

— Вы к кому? — Подметавший пол монах заметил нерешительно остановившегося на пороге посетителя.

— Э-э… вообще-то к жене, — несколько смущенно пролепетал молодой человек.

Лицо его показалось монаху смутно знакомым. Впрочем, Большие Звездуны — городок невеликий, тут почти все друг друга знают в лицо или по именам. Стесняется — видимо, жену похоронил недавно, чуть ли не на днях. Но тут на днях такое было…

— Понятно. А где она лежит? — поинтересовался монах-смертник, морально уже готовясь к тому, что придется сопровождать новоиспеченного вдовца к свежей могиле.

— Она не лежит. — Молодой человек почему-то покраснел. — Она… э-э… стоит.

И указал глазами на статую богини в глубине Храма.

— Что? — Монаху показалось, что он ослышался. — Молодой человек, но это же сама Смерть!

— Ну да, — кивнул ему (вы, наверное, уже сами обо всем догадались!). — А я ее в некотором роде супруг…

Услышав эти слова, остальные монахи-смертники оцепенели, вытаращили глаза. Каждый из них так или иначе мнил себя если не мужем, то женихом означенной богини и посему проповедовал обет воздержания, чтобы не изменять божественной невесте, — мол, за терпение и добродетель после завершения жизни каждый будет удостоен награды. А тут пришел какой-то мальчишка и заявил, что…

— П-погодите, это же вы… тот самый… — осенило кого-то из монахов.

— Н-ну…

— Но тогда почему вы… э-э…

— Поссорились мы… Вот… извиняться пришел… Дурак был… Осознал… Прости, а?

«Глупый мальчик…»

В часовне все выпали в осадок, когда изваяние внезапно «поплыло» и от него отделился силуэт Смерти. Даже я слегка оцепенел и вытаращил глаза.

Помнится, супруга всегда являлась мне в темном вдовьем платье и с непокрытой, как у незамужней девушки, головой. Никакого платка не было на ней и сейчас, распущенные волосы свободно падали на плечи и спину. Но вот платье… Светлое и какое-то воздушное, оно не могло принадлежать Смерти. Белые одежды свойственны кое-кому другому… если я правильно помню традиции.

— Ты… ты… великолепно выглядишь!

«Что ты здесь делаешь?» — В голосе моей жены не было и намека на какие-то теплые чувства. Хотя о каких чувствах может идти речь, если это сама Смерть? Ей в принципе не должны быть доступны какие бы то ни было эмоции!

— Я… ну… вот! — протянул ей цветы.

«Что это?» — Она едва взглянула на букет.

— Вот. — Под ее пристальным взглядом с каждой секундой становилось все неуютнее. — Это тебе. Я… прости дурня! Сам не знаю, что на меня тогда нашло. Просто… ну… Анджелин Мас — он…

«Ты пришел извиняться?»

Присутствовавшие при сцене монахи-смертники окаменели.

— Да. Прости меня, а? Я больше не буду…

«Не будешь — чего? — Она усмехнулась. — Спасать людей или…»

— Спорить с тобой!

Вы скажете: дурень, разве можно так унижаться? Ты же некромант, Смерть сама должна тебя бояться и уважать, сама должна робко спрашивать разрешения, можно ли ей забрать вот эту душу или ты хочешь вернуть ее на прежнее место! И потом, многие мужчины считают, что часто извиняться перед женщинами — это принижать мужской авторитет и вообще… Что такого произошло, что ты извиняешься? Она же твоя жена! Перед женами не извиняются…

Смерть тихо улыбнулась.

«Глупый мальчик!» — повторила она.

Ты меня прощаешь?

«На тебя невозможно долго сердиться! Ты ужасно милый!» — с этими словами она положила мне руки на плечи и коснулась губами губ.

Послышался глухой стук. Мы обернулись — один из монахов не выдержал этого душераздирающего зрелища и рухнул в обморок. Для него, наверное, Смерть выглядела «классически» — обтянутый кожей скелет с провалами глазниц и неприятным оскалом желтых зубов. Но для меня это была вечно молодая женщина — и лишь в ее глазах виднелась сила.

«Цветы? Это мне? — Она наконец взяла букет, поднесла к лицу. — Спасибо. Они часто приходят сюда с букетами, но всегда относят их умершим родственникам. И никто не думает, что…»

— Если хочешь, я всегда буду приносить тебе свежие цветы!

«Всегда-всегда? Даже зимой? Где ты их возьмешь?»

— Куплю. Или выращу сам.

«На подоконнике?»

Мы рассмеялись. Надо думать, зрелище будет еще то — некромант, поливающий цветочки…

— У меня тут еще кое-что есть. — Я приподнял корзину, демонстрируя ее содержимое. — Вино, ветчина, хлеб, сыр, яблоки… Отнести к алтарю или…

Смерть через плечо обернулась на монахов-смертников, которые во все глаза таращились на нас.

«Нет. Только отвернешься, они сами все съедят!.. Пошли…»

С этими словами супруга взяла меня под руку, и мы вдвоем покинули Храм, оставив позади недоуменно хлопающих глазами служителей.

Стояла светлая, нежная и теплая пора бабьего лета. В ярком прозрачном воздухе все было видно далеко-далеко, лучше, чем летней порой. Старая часть жальника за нашими спинами шелестела листвой, и мы свернули к речке. Извиваясь, как змея, она подходила тут к захоронениям почти вплотную — от прибрежных кустов до крайних могил было всего шагов пятнадцать. И если бы не паводок, людей хоронили бы у самой воды. А так нашлось уютное местечко — и солнышко светило, и осенняя пестрая листва над головами шелестела. В кустах цвинькали какие-то птички — не все птахи улетают осенью в теплые страны.

Мы устроились на небольшом пригорке. На противоположной стороне реки виднелся холм, на склонах которого располагались Малые Звездуны. Графский замок был виден очень отчетливо. На надвратной башне ветерок колыхал белое полотнище — там еще продолжался официальный траур по виконту Ладиану Байту. Хоть этот парень мне не слишком-то нравился, но его гибель в какой-то мере оказалась случайной. Он пал жертвой интриг собственной жены, так что заслуживал если не жалости, то поминального тоста. И пусть его тело теперь обрело подобие жизни, сам Ладиан обречен быть привидением в родном замке. А значит, он все равно что мертв для окружающих.