Высторобец брезгливо отстранился, чтобы не запачкаться, отвернул голову в сторону, поняв, что из шефа сейчас потечет не только кровь…

21 сентября, четверг, 15 час. 15 мин.

Когда секретарша Белозерцева, Оля, подняла телефонную трубку, то не сразу узнала в далеком, с металлическим налетом голосе Андрея Фомина, переспросила удивленно:

– Андрей, это ты?

– Я это, я! – прокричал тот раздраженно в телефонную трубку.

– Надо же, голос какой – не узнать! Богатым будешь! Такое впечатление, что ты звонишь из штата Колорадо, а может, и еще дальше.

– Скоро я там буду. В Колорадо и еще дальше. Как шеф?

– Заперся. Злой – невероятно. Лишний раз зайти к нему боюсь.

– И мы с братом тоже боимся.

– Что-нибудь не получается?

– Не то слово. Приказал найти Высторобца, мы всю Москву облазали, даже под землю спускались – дохлый номер. Нет Высторобца!

– Ну что, соединить с шефом?

– Орать ведь будет, – несмотря на помехи и далекий, будто действительно из-за океана, голос, было слышно, как Фомин вздохнул.

– Будет, – подтвердила Оля.

– Ладно, двум смертям не бывать, а одной не миновать – соединяй. Поорет, поорет – и перестанет. В крайнем случае – выгонит. Но это тоже не смертельно. Так, Оль?

– Лучше не надо… Не вешай трубку, пойду посмотрю, как он там? Если будет очень уж не в себе – соединять не буду.

– Нет уж, соединяй во всех случаях.

Оля аккуратно, словно обращалась со стеклом – не хотела создавать лишнего шума, – положила трубку на стол, беззвучно скользнула за дверь. Было тихо. Андрей Фомин ждал. Неожиданно он услышал далекий, словно бы сплющенный расстоянием, крик Оли и все понял, повернул голову к брату – тот удивился, увидев мертвенно-бледные щеки и неживые глаза Андрея, пробормотал смято:

– Что случилось?

– То, что должно было случиться. Он достал его, – и хотя Андрей Фомин не сказал, кто кого достал, было понятно без всяких слов. – Едем срочно в офис.

21 сентября, четверг, 15 час. 45 мин.

В «Белфасте» было тихо, словно бы жизнь остановилась, хотя никто не успел ничего сделать и даже толком сообщить тому же Звереву, что произошло, – в офисе уже пахло ладаном, поминальным церковным вином, хвоей, еще чем-то сладковатым – то ли мертвечиной, то ли приторным одеколоном. Как все-таки быстро возникают эти запахи, когда в доме появляется покойник!

На пороге сидел Борис – водитель Белозерцева – и плакал. Толстые негритянские губы его тряслись.

– Где он? – спросил Андрей Фомин.

– У себя… в задней комнате. – Милиция была?

– Еще нет.

Андрей Фомин горестно, как-то по-женски всплеснул руками, тяжело взошел на крыльцо и исчез в конторе. Володя последовал за ним – он вообще не отходил от брата ни на шаг, следовал за ним по пятам, будто тень. Борис сморгнул слезы, растер мокреть кулаком по щекам, поднялся на ноги, качнулся – держался он нетвердо, будто пьяный, – лег плашмя на дверь, открывая ее своей тяжестью. У двери была тугая пружина, шофер с одного раза не одолел ее, навалился сильнее и так, плашмя, чуть не рухнул в темное нутро офиса.

Оля уже завесила зеркало – нельзя было, чтобы покойник глянул в него, взгляд мертвого может через зеркало приклеиться к другому человеку, принести несчастье, – лишний свет был выключен. Борис всхлипнул, скривил губы:

– Вя-яч… Юрич… Ты же как отец был… Вя-яч…

Откуда-то сбоку вывалилась Оля, прислонилась к шоферу, заплакала. Борис прижал ее нескладную, тяжелую, будто у мужчины, голову к своему плечу, погладил по волосам.

– Что ты, Оль… Успокойся, пожалуйста, – но в следующий миг снова поплыл сам: – Вя-я-яч…

Белозерцев лежал на полу с мученически искаженным лицом и вывалившимся распухшим языком, на котором застыла рвота, один глаз был закрыт, другой зло посверкивал сквозь сжим век, шея была передавлена прочной бельевой веревкой…

Один конец ее болтался у Белозерцева на шее, второй был закинут на крючок, к которому прикреплена тяжелая плоская люстра с бронзовым окаемом. Андрей Фомин стоял под люстрой и смотрел на веревочный конец.

– Откуда же он пробрался? – Владимир Фомин обследовал глухую, без окон и входов-выходов комнатенку, обстучал стену пальцем, проверяя, нет ли где полых мест, трещин, потайных дверок, недоуменно приподнял сразу оба плеча. – Зашел через приемную, через Олю?

– Откуда, откуда… Прошел через крышу, слуховое-то окно было открыто – через люк спустился в туалет, а там шеф угодил к нему прямо в руки. Сам, на белом блюдечке с голубой каемкой.

В комнату неслышной белой тенью вплыла Зоя Космодемьянская.

– Милиция приехала.

– Наконец-то! Все, братан, смываемся. Нам с тобой сегодня предстоит тяжелая работа – тянуть из болота бегемота.

– Может, не надо? А? Чего нам тянуть бегемота? А? Тот, кто отдал приказ – мертв, – Владимир Фомин покосился на быстро посиневшего Белозерцева, защипнул пальцами ноздри – здесь запах был другой, чем в приемной, от трупа пахло не ладаном и сладковатой хвоей, пахло по-бытовому грубо, неприятно – кровью, мочой, калом. Не выдержал: – Ну и душок!

– Да, душок еще тот, – согласился Андрей, – а насчет «из болота бегемота» – надо! Ты знаешь, я ведь ему пообещал… – Андрей покосился на мертвого Белозерцева, так же, как и брат, зажал пальцами нос, – ему! А мертвые, как известно, не любят, когда их обманывают. Не дай бог! Будет еще во сне преследовать.

Оля прижала ко рту ладонь, согнулась горбато, некрасиво, внутри у нее родился булькающий тяжелый звук – ее чуть не вырвало. Она еле-еле сдержалась. Выбежала из комнаты, продолжая прижимать ладонь ко рту.

Братья вышли следом.

– Все-таки Высторобец брал нас на работу, научил кое-чему, – не отвязывался от брата Владимир. – Надо ли нам за ним по следу, а? Где наша благодарность?

– Вот это и будет наша благодарность, когда мы его обложим, словно волка, и возьмем. За то, что научил…

– Я, конечно, тебя не брошу, но считай, что я – против.

– Володь, мне надоело твое нытье – сплошные слюни. Ни тебе, ни мне он отцом родным не был. А посему… помнишь, в армии была команда: «Делай, как я»? Так вот, делай, как я! Все понял?

Через минуту братьев Фоминых уже не было в здании.

21 сентября, четверг, 16 час. 15 мин.

С Костиком находились двое: Рокфор, вид и манеры которого рождали у младшего Белозерцева невольную дрожь, и Циклоп, которого Костик видел впервые, – вполне интеллигентный, похожий на служащего какого-нибудь банка, очкастый – очки у него, кстати, были недешевые, в американской оправе, Костик заметил, что эта тяжелая оправа – именно американская, видел такую у отца, – с крупными складками на щеках и прищуренным изучающим взглядом. Почему этого человека звали Циклопом – непонятно. Оба глаза у него были целы. Циклопа Костик не боялся, а Рокфора боялся.