Белозерцев не выдержал, всхлипнул зажато – долго все-таки насиловал себя, не давал выплеснуться слезам, в горле у него что-то опасно завибрировало, сжалось, и он, перестав владеть собою, заскулил. Никуда, ни в какую Анталию он, конечно же, не поедет – просто не дано, и, как будет строиться его жизнь сегодня вечером, завтра и послезавтра, он не знает.

Сдавил себе пальцами горло, перекрывая дорогу слезам, затем вскинулся в охотничьей стойке и бросился к телефонам – показалось, что одна из этих бездушных пластмассовых машинок ожила, рванул одну трубку, другую, третью – во всех трубках прозвучали одинаково безжалостные, спокойные, безжизненные гудки. Собственно, a oт кого он ждет звонка? Белозерцев аккуратно положил трубки на место и опустился в кресло. Перевел дыхание.

Может, действительно, не надо было ему рвать колдовской папоротник: кто знает, какая сила заставляет его цвести, какие тайны хранит в себе загадочное северное сияние, выплеснувшееся шаманским светом на резную зелень веток? Он снова всхлипнул.

Действие таблеток начало проходить. Затылок сдавило клещами – вполне возможно, из-за таблеток: ведь эта химия всегда действует так – одно приводит в норму, а другое… Другое прогибается, словно доска, переброшенная через канаву, на которую ступает тяжелая человеческая нога, прогибается и сдает, лопается в тонком месте. Белозерцев взял в руки стакан, стоявший на столе рядом с телефонными аппаратами, слил в рот остатки воды. Горло было сухим – этот глоток не помог, глотку начало драть, будто наждаком. Белозерцев вытер глаза, собираясь призвать на помощь Зою Космодемьянскую, потом подумал, что не надо ей видеть шефа расклеенным, мокроносым, растерявшимся, – вытряс из стакана на ладонь последнюю каплю, словно бы надеясь на чудо, и, вздохнув, пошел в заднюю хозяйственную комнатенку, где стоял холодильник, за водой.

Открыл дверь и сразу же почувствовал, что в комнате кто-то есть, страх липким клубком шевельнулся в нем, Белозерцев крутанулся на одной ноге, на каблуке, словно солдат на учениях, стены послушно совершили вокруг него оборот, Белозерцев остановился и в ту же секунду увидел перед собой Высторобца.

Страх прошел: он ожидал увидеть какого-нибудь Парамона Парамоновича в милицейской форме, присланного с Петровки или даже с Лубянки, но не Высторобца. Спросил на «ты», не веря себе:

– Ты?

– Я.

Высторобца он сейчас не боялся, хотя почувствовал сильную духоту и еще засек, что предметы, которые расплывались перед ним, начали вести себя странно: они то делались совсем неясными, словно бы у него совсем садилось усталое зрение, растворялись в воздухе, то неожиданно появлялись вновь, обретали четкость, становились резкими. Воздух попрозрачнел, будто в пору осенних холодов, лицо Белозерцева тоже обдало холодом, и ему сделалось легче – из невидимых щелей подул колючий сентябрьский ветер. В следующий миг он снова почувствовал духоту и тяжесть.

– Вернулся? Это хорошо! – Белозерцев потер руки, словно бы ничего не происходило, словно бы он не отдавал приказа убить Высторобца и словно бы тот никуда и не исчезал, а уж то, что этот человек вошел к Белозерцеву через крышу либо через стену – вообще обычное дело, рядовой факт, будто Высторобец был духом, не имел плоти и проникал в помещения только так. Но на духа Высторобец не был похож, поэтому он и ответил угрюмо, хрипло – пока лежал на чердаке, голос просел, покрылся пылью:

– Вернулся!

– Приступай к исполнению служебных обязанностей. А то я уже подумал, что ты исчез совсем, и хотел одного из Фоминых назначить и.о., – Белозерцев не удержался, зевнул – после хвалебных заморских таблеток тянуло в сон, похлопал по рту ладонью.

– Белозерцев, ответь на один вопрос: ты нормальный? – грубо, также на «ты», хотя раньше никогда не был с шефом на «ты», спросил Высторобец.

– Абсолютно! – как ни в чем не бывало, ничему не удивившись, ответил Белозерцев. – У меня даже справка есть.

– Да-а-а? – горько протянул Высторобец, лицо у него дрогнуло, глаза сделались пустыми – он словно бы только сейчас понял, кому служил, – лишний он среди тех, кого ныне называют «кабанами» и «быками», использовал его этот «кабан», как тряпку, вытер ноги и швырнул на асфальт, под колеса проезжающих машин.

Лицо Белозерцева странно дернулось, сделалось большим, заполнило все пространство комнаты, потом увяло, принимая нормальные размеры, затем снова начало расширяться. Высторобец увидел, как Белозерцев шагнул к холодильнику, поставил на него стакан, потом круто, по-солдатски стремительно развернулся, чтобы уйти, и Высторобец, по-блошиному скакнув вперед, схватил шефа за плечо:

– Стой!

Тот дернулся, замер – Высторобец держал его крепко, повернулся с перекосившимся лицом:

– Да, насчет окончательного расчета ты не беспокойся – я все обещанные деньги тебе выплачу. В долгу не останусь, ты это знаешь.

– Я это знаю, – не удержался от печальной усмешки Высторобец, – уже это почувствовал.

– Ты все отработал честно.

– Это я тоже знаю.

Голос, тон, манера поведения должны быть другими у Белозерцева, не такими откровенно фальшивыми, Белозерцев обязан был вести себя иначе: плакать, клясться, обещать Высторобцу золотые горы, дом в Майами, особняк на Маврикии – ведь он угодил в ловушку, в сеть, которую сам и поставил, но Белозерцев вел себя так, словно ничего не произошло. Чужая душа – потемки, а уж белозерцевская – тем более, в этой душе никогда ничего не высвечивается. Разные психологические тонкости уже не имеют никакого значения. Чего в них ковыряться? Высторобец стремительно выхватил из кармана веревку, накинул ее на шею шефа.

Тот вывернулся – не верил до конца, что Высторобец может его убить, просипел свистяще:

– Ты что-о?

– Ничего. Просто воздаю должное хорошему современному принципу: за все надо платить.

– Ты видел когда-нибудь, как цветет папоротник? – Белозерцев пытался сопротивляться, но сопротивляться у него не было сил, как не стало сил жить, дышать, пить водку, любить женщин: Белозерцев перестал быть Белозерцевым.

– Не видел, – угрюмо, надтреснутым голосом проговорил Высторобец. – Мне это ни к чему, я в приметы не верю, – он чуть натянул веревку.

– Не надо, – изо рта Белозерцева вылез черный, в бугристых сизых жилах язык. – Я сейчас закричу – ты даже уйти отсюда не успеешь.

– А ты не успеешь закричать – гораздо быстрее я перерублю тебе глотку, – Высторобец с силой натянул концы веревки. Белозерцев засипел, попытался просунуть пальцы под веревку – не получилось, когда Белозерцев вывернулся, одной рукой потянулся к Высторобцу, тот, как в боксе, не ослабляя петли, резко ушел в сторону, загородился от Белозерцева локтем, шеф «Белфаста» лишь впустую расцарапал ногтями воздух.

– Э-э-э-ы-ы, – засипел Белозерцев еще сильнее, ловя мутнеющим взором лицо Высторобца. – Э-э-э-ы-ы!

– Я тебе не только глотку, я тебе даже голос перерублю, – Высторобец изо всех сил стянул петлю на шее Белозерцева, тот задергался у него в руках, захрипел, глаза закатились, обнажив кровянисто-желтые страшные белки, из носа потекла кровь.