Поздно вечером 28 ноября после встречи с Рузвельтом в неофициальной обстановке Сталин в маршальской форме ходил по комнате и, посасывая трубку, хитро улыбался. Он был доволен: по его приглашению Президент США поселился в советском посольстве. Черчилль был весьма раздражен. Он полагал, и не без основания, что Сталин обвел его вокруг пальца. Теперь у него появилась возможность встречаться наедине с Рузвельтом обговаривать без него, Черчилля, важные вопросы и склонять президента в свою сторону.

В этот момент зашел на доклад Штеменко. Сталин еще некоторое время продолжал ходить по комнате, не обращая внимания на генерала. Затем, остановившись, спросил:

— Товарищ Штеменко, как дела под Киевом?

— Ничего утешительного сказать не могу, товарищ Сталин! Немцы снова продвинулись на 35 километров к Киеву.

— Как это все понимать, товарищ Штеменко? — Сталин сурово посмотрел на генерала так, словно он был повинен в том, что немцы теснят войска 1-го Украинского фронта. — Скажите, товарищ Штеменко, сколько это может продолжаться?

— Н-не знаю, товарищ Верховный Главнокомандующий.

— «Не знаю», — раздраженно произнес Сталин. Он тут же подошел к ВЧ и связался с Рокоссовским.

— Константин Константинович, у Ватутина сложилось критическое положение. Немцы перешли в наступление и вновь захватили Житомир. Положение становится угрожающим. Если так и дальше пойдет, то гитлеровцы смогут ударить во фланг войскам вашего фронта. Немедленно выезжайте к Ватутину в качестве представителя Ставки, разберитесь на месте и примите меры.

В голосе Верховного Рокоссовский уловил раздражение и тревогу. Ошеломленный таким неожиданным приказом, он закурил и присел у окна. «Почему меня, — думал он, жадно затягиваясь. — Разве не хватает представителей Ставки, готовых в любой момент затыкать дыры на фронтах? Они уже в этом поднаторели и ловко научились снимать пенки с победных сражений. Но при чем здесь он? На Белорусском фронте тоже идут ожесточенные бои. Звонок не из Москвы, а из Тегерана? Что все это значит?»

Как бы то ни было, а рано утром пришлось собираться в дорогу. Оставив вместо себя своего заместителя генерала И. Г. Захаркина и взяв с собой командующего артиллерией фронта Казакова, Рокоссовский поспешил на юг. Перед самым отъездом ему вручили телеграмму Верховного Главнокомандующего, предписывавшую в случае необходимости, не ожидая дальнейших указаний, занять место командующего 1-м Украинским фронтом.

Самолет летел на предельно малой высоте. Внизу, словно спины гигантских животных, вздымались и опускались серые холмы, бежали леса, плыли озера, время от времени вспыхивавшие серебряными бликами под лучами солнца.

Самолет резко завибрировал и начал снижаться.

— Василий Иванович! — Рокоссовский повернулся к дремавшему Казакову. — Он отложил в сторону книгу. — Ты что, не слышишь?

Генерал даже не пошевелился.

— Василий Иванович, начинай! — подал команду Рокоссовский, рассмеявшись.

— Где телефон?.. Куда делся телефон?.. — вскочил Казаков и тут же, поняв, в чем дело, начал протирать глаза. — Черт возьми! Я думал, что прозевал дать команду на открытие артогня.

Самолет пролетел над самыми верхушками деревьев, над развертывавшимся перед ним еще зеленоватым лугом. Резкий толчок от прикосновения с землей — и высокие бурые травы, будто спасаясь от какой-то опасности, побежали от самолета волнами.

Генералы вышли из самолета, сели в ожидавшие их машины и направились к Ватутину.

Вскоре машины подъехали к КП фронта. Он находился западнее Киева — в лесу, в дачном поселке. Дома стояли скученно, почти впритык один к другому; их крыши потемнели; окна были забиты досками.

Ватутин встретил Рокоссовского с группой офицеров управления фронта. В его невысокой полноватой фигуре, в круглом добродушном лице явно угадывалась озадаченность: мол, я не справляюсь с обязанностями, вот и прислали замену.

С первых минут генерал армии заметил, что командующий фронтом сильно расстроен. Ватутина Рокоссовский знал давно: в Киевском особом округе он был начальником штаба. Он видел в нем высокообразованного, спокойного и выдержанного генерала. Казалось бы, встретились два товарища — командующие соседними фронтами, которые не первый день воюют и хорошо знают друг друга. Но душевной встречи не получилось. Ватутин соблюдал в общении дистанцию и говорил каким-то оправдывающимся тоном, словно хотел объяснить старшему начальнику объективные причины своих неудач.

— Николай Федорович, дорогой мой, — вынужден был заявить Рокоссовский на второй день работы. — Я приехал сюда не уличать вас в бездеятельности, не пугать вас, не вмешиваться в вашу компетенцию и не читать вам мораль, в которой вы не нуждаетесь. Я искренне хочу, насколько сумею, помочь вам разобраться в тех временных неудачах, которые нас постигли. Ведь на войне бывает всяко. Я тоже не святой.

— Спасибо, — улыбнулся Ватутин.

Натянутые отношения между генералами постепенно начали исчезать. Рокоссовский направил Казакова в штабы армий, а сам в течение нескольких суток изучал обстановку в управлении фронта.

— Когда вы вступаете в командование 1-м Украинским фронтом? — деликатно спросил Ватутин, когда работа подходила к концу.

— С ролью командующего войсками фронта вы справляетесь не хуже любого из нас, — ответил Рокоссовский. — У меня и в мыслях этого нет. Мне бы скорее вернуться к себе. У нас своих дел уйма.

— Все ясно, — совсем повеселел Ватутин, заранее зная, что Рокоссовский был направлен к нему не с обычными полномочиями. Он знал, что к этому генералу особое расположение питает Сталин. Он на миг представил себе, если бы в роли Рокоссовского оказался кто-то другой, тогда неудачи не сошли бы ему с рук.

Генерала армии несколько удивила система работы командующего фронтом. Он сам редактировал приказы и распоряжения, вел переговоры по телефону и телеграфу с армиями и штабами.

С начальником штаба фронта генералом Боголюбовым, способным штабистом, у Рокоссовского состоялся не очень приятный разговор.

— Почему вы допускаете, что командующий фронтом загружен по уши работой, которой положено заниматься штабу и лично вам?

— Я ничего не могу поделать, — ответил тот. — Командующий старается все сделать сам.

— Вы обязаны немедленно перестроить работу и заняться своими прямыми обязанностями. В противном случае будет страдать дело.

— Хорошо, я постараюсь, но вы переговорите по этому вопросу и с командующим.

К замечаниям Рокоссовского Ватутин отнесся очень серьезно.

— Сказывается то, что я продолжительное время работал в штабах, — смущенно признался он. — Вот и хочется ко всему приложить руку. Я это сейчас же поправлю.

В комнате командующего фронтом за чаем Рокоссовский, чтобы не обидеть Ватутина, сказал:

— В обстановке на фронте я ничего страшного не вижу. Дело вполне поправимо, но надо идти на риск и активно наступать.