Обнажив головы, молчаливо и понуро стояли партизаны. Многие из них не скрывали горьких мужских слез. В философском раздумье стоял лес, не шумели сосны и березы, не пели птицы — все притихло. Под тяжестью утраты склонила голову плакучая ива.

Командир отряда Муц, окинув взглядом мрачно-сосредоточенные лица партизан, дрожащими губами произнес:

— Мы воевали с тобой, Чесик, против фашистов не один год. — Его крупное лицо казалось похудевшим, выступали скулы. — Мы восхищались твоим умом, храбростью и жизнелюбием… Прости, дорогой друг, что мы не уберегли тебя. Мы тебя никогда не забудем.

Вслед за командиром отряда на свежий холмик поднялся Белозеров. Он посмотрел на лицо Жуковского, на партизан и сказал:

— Тебе не придется встретиться, дорогой мой друг, с твоим обожаемым полководцем Рокоссовским, я за тебя обязательно это сделаю. Я расскажу ему все, о чем мы с тобой говорили, о чем мечтали. Ты уже не примешь участия в освобождении Варшавы, но мы это сделаем вместо тебя. Я клянусь, что увековечу твою память в сердце белорусского народа, за свободу которого ты отдал свою красивую и молодую жизнь. Нам не хватило лишь нескольких секунд для того, чтобы ты остался жив… Мы отомстим фашистам за твою смерть.

Белозеров попытался еще что-то сказать, но ему не хватило слов — комок в горле и навернувшиеся слезы не позволили это сделать.

Гроб на веревках начали опускать в землю. Партизаны подняли над головой оружие — прозвучали прощальные очереди. В могилу, стуча о крышку гроба, посыпались влажные комки земли.

1

К весне 1944 года Красная Армия очистила от захватчиков огромную территорию. Но под властью гитлеровцев находились еще Прибалтика, большая часть Белоруссии, Правобережная Украина и Молдавия. За Вислой и Дунаем ждали прихода наших войск стонавшие под ярмом фашизма народы Европы. Советское Верховное командование готовилось к летней кампании 1944 года.

Согласно предварительному плану войскам 1-го Белорусского фронта предстояло обойти Полесье с севера и дальше наступать в направлении Бобруйск — Баранович — Варшава. Левое крыло фронта Рокоссовского упиралось в бескрайние полесские болота, и это ограничивало возможность маневра и взаимодействия со вторым Белорусским фронтом. По предложению Рокоссовского часть сил этого фронта была передана в подчинение 1-му Белорусскому фронту. Таким образом, в состав фронта Рокоссовского входили десять общевойсковых, одна танковая, две воздушных армии, три танковых, три кавалерийских и один механизированный корпус.

Стремясь удержаться в Белоруссии, германское командование сосредоточило там крупные силы группы армий «Центр», которой командовал генерал-фельдмаршал Буш[40]. Немцы готовились к нашему наступлению. Дивизии фон Буша, собранные против 1-го Белорусского, числом своим не уступали дивизиям, подготовленным к встрече английских и американских войск во Франции. Но войска Буша превосходили европейские армии фашистов своей выучкой и богатым военным опытом. Эти вышколенные и отборные войска готовились отражать атаку армий Рокоссовского.

Буш лично незадолго до нашего наступления объезжал дивизии и полки, призывая солдат и офицеров к стойкости. С них брали подписку, что они умрут, но не отступят ни на шаг.

Гитлеровцы организовали многокилометровую оборону. Они ждали удара. Захваченный в плен офицер рассказал, что единственной темой разговоров среди немецкого офицерства было предстоящее наступление советских войск. Ломали голову над вопросом о направлении главного удара и немецкие генералы.

Об этом же думали в Ставке и в штабе 1-го Белорусского фронта. Плану наступательных боев в Белоруссии было присвоено кодовое название «Багратион».

Командующий 1-м Белорусским фронтом генерал армии Рокоссовский, тщательно изучив расположение обороны противника, условия болотистой местности, пришел к выводу, что на правом участке фронта было бы целесообразней всего нанести два главных удара — один в направлении на Бобруйск, второй — на Слуцк.

Такое решение командующего фронтом было совершенно необычным. История войн, военное искусство учили, что нельзя распылять силы, надо наносить мощный удар в одном направлении.

2

Рокоссовский был искренне рад, когда его вызвали в Ставку, где 22 и 23 мая предстояло окончательно отработать план операции «Багратион». Появилась возможность отстоять свою позицию по двум ударам и повидать семью.

Штаб фронта располагался в разрушенном фашистами Гомеле. Командующий фронтом только что вернулся из поездки, в ходе которой им были приняты под командование войска 2-го Белорусского фронта. Теперь фронт Рокоссовского растянулся более чем на 900 километров. Практика Второй мировой войны не знала такого случая, когда фронт, имевший наступательные цели, имел бы такую большую протяженность. Уже в начале апреля Военный Совет фронта представил в Ставку свои соображения о предполагаемой операции. И теперь Рокоссовский был готов отстаивать свои идеи в Москве.

20 мая к исходу дня генерал армии подъехал к деревенскому дому на окраине Гомеля, где можно было передохнуть и перед поездкой в Москву собраться с мыслями.

В сосновом лесу, примыкающем к дому, ни на минуту не умолкал щебет птиц. Рокоссовский присел на скамейку у дома, а вернее, на доску с двумя подпорками, и закурил. Живительный, смолистый воздух леса залил свежим румянцем его усталое выразительное лицо. Ему только сегодня вручили письмо из Москвы, и он хотел прочитать его в уединении. С каким-то особым душевным трепетом он достал из полевой сумки письмо и начал читать:

«Дорогой наш папа, Константин Константинович!

Я очень долго думала, колебалась — написать или промолчать. Потом набралась храбрости и взялась за ручку. Я давно собиралась это сделать, но, подумав, откладывала. Ведь у тебя, как принято говорить, есть законные жена и дочь. В жизни женщины есть только одно счастье — это любить и быть любимой. Я это поняла, когда была с тобой.

Дорогой мой и до конца моей жизни любимый Костя, я теперь не одинока. У меня есть наша дочь Надя — Наденька, которой уже будет скоро годик. Если бы ты видел, какая она красавица — очень похожа на тебя. Наш маленький ангелочек — вот моя теперь любовь. Такие наши вести, наш дорогой папочка.

Прости, что я потревожила тебя. Мы много читаем о твоих фронтовых успехах и гордимся тобой. Я знаю, Костя, что буду хорошей матерью. Валентина».

Рокоссовский положил письмо в карман, глубоко вздохнул, задумался. Над лесом висело теплое весеннее солнце, освещая кудрявую зеленую рощу на холме за речушкой. Тени ее доходили до самого ручья и, казалось, пили из него воду. Прозрачное небо, усыпанный белым снегом вишневый сад, бутоны одичавших роз, задушевное пение скворцов — все это должно было создавать ощущение сказочной красоты, приподнятого настроения. Но сегодня эта красота не согревала, как всегда, душу Рокоссовского, а, наоборот, наводила какую-то непроходящую тоску. Видимо, виною тому была раздвоенность чувств. В сущности, у него теперь две семьи. И в каждой — по одной дочери. Теперь появилась дилемма: с какой семьей жить дальше? С красивой и молодой Валентиной Кругловой или же с испытанным другом, прошедшим с ним вместе огонь и воду, Юлией Петровной?