— Похожи? — уточнил Андрей.

— Як мая дочка на жонку, — ответил Антон и, глянув на ефрейтора, спросил:

— А ен лопоча па-нямецки?

— Нет, он нем, как рыба, — проговорил Жуковский. — Зато классный водитель.

Партизаны проверили немецкие автоматы, рожки к ним, пистолеты, увесистые мешки с толовыми шашками, детонаторы и стали ждать сигнала от Антона, дом которого находился на окраине села.

Когда взошло солнце, из деревни выползла телега с крестьянином. Водитель открыл капот машины и начал ковыряться в двигателе. Проезжая мимо машины, прикрытой деревьями, крестьянин снял шапку и кивнул офицерам, сидевшим у дороги.

— Но-о! — крикнул он и ударил кнутом свою клячу. — Чуть ноги тягнишь! Каб ты здохла!

Около десяти часов Антон вышел на крыльцо, постоял и зашел дважды в коровник. Это значило — немцы зашли в деревню. Спустя минут сорок он вышел на крыльцо и закурил. Сигнал — пора действовать.

Вскоре машина ехала по улице. Она остановилась возле солдат, окруженных женщинами. Немцы переглянулись и отдали честь.

— Уходите отсюда, — махнул рукой капитан.

Женщины со страхом разошлись.

— По чьему разрешению вы сюда пришли? — спросил майор, взглянув на бутылки, которые держал в руках один из солдат.

— Нас послал сюда наш начальник, — начал отвечать, видимо, тот, кто был назначен старшим. Он поспешно спрятал самогон в сумку.

— На фронте за фюрера солдаты кровь проливают! — крикнул майор. — Вы чем тут занимаетесь?

— Мы виноваты, господин майор! — со страхом произнес старший.

— Садитесь в машину! — подал команду капитан и содрал с их плеч автоматы. — Таким солдатам оружие доверять нельзя! Сейчас мы с вами разберемся!

Солдаты находились в машине между офицерами. У выхода из деревни машина припарковалась к забору, заросшему кустарником.

— Господа офицеры, отдайте нам оружие. Нас отдадут под суд, — взмолился старший. Он готов был заплакать.

Жуковский разрядил автоматы, проверил, нет ли у немцев запасных рожков, и протянул оружие:

— Боевые патроны таким солдатам, как вы, доверять нельзя.

— Спасибо, — сказал старший.

Капитан достал из сумки четыре бутылки первача и вместе с майором уговорил солдат выпить. Те сначала сопротивлялись, но постепенно разошлись и высосали последнюю бутылку. Машина постояла еще несколько минут. А когда немцы не вязали лыка, направилась к дзоту.

Майор вышел из машины и, презрительно наблюдая, как ефрейтор и капитан вытаскивают пьяных солдат из машины, рявкнул:

— Старшего ко мне!

На ходу одеваясь, к нему подбежал сержант и вытянулся в струнку. Рядом лежали пьяные в стельку два солдата с автоматами на шее. Один из них, уткнувшись носом в землю, молчал, старший оказался покрепче. Он, не открывая глаз, пел:

Es geht alles foruber,

Es veht alles forbei…[39]

— Молчать, скотина!.. Черт бы вас подрал! — кричал капитан. — Позор на всю Германию!

— Ваши! — ткнул пальцем майор.

— Так точно, наши!

Жуковский замахал руками перед самым носом:

— Пойдешь под суд! Тварь! Дерьмо!.. Вы все тут пьяны!

— Нет, не все! — вытаращил глаза сержант.

— Уберите их отсюда! — закричал майор. — Оружие поставьте в пирамиду!

По команде сержанта прибежали человек семь, в том числе часовой, и начали тащить в бункер «пьяниц». Поднялась всеобщая суматоха.

Майор поставил часовым своего ефрейтора и, собрав в спальный бункер весь личный состав, в грубой форме продолжал разнос.

А тем временем Жуковский присел к телефону, находившемуся в первом отсеке, где стояла пирамида с оружием. Он уяснил, что спальня изолирована и массивные железные двери позволяют закрыть весь личный состав на замок.

— Мне должны звонить, господин майор! — сказал сержант. — Через час проследует эшелон.

— Я об этом знаю! — отрезал майор. — Вы не солдаты великой Германии, а ее предатели!

— Господин майор! Подойдите сюда! — крикнул капитан. — Об этом преступлении надо немедленно доложить по команде!

— Иду! Все пойдете под суд!

Как только майор переступил порог, Жуковский захлопнул дверь и повернул ключ.

В течение тридцати минут на железной дороге все было готово. За двадцать пять минут до прихода по телефону была выдана информация, во сколько проследует эшелон с техникой.

Через амбразуры партизаны сначала хотели забросать немцев гранатами, но потом передумали — поднимать шум раньше времени не было никакого смысла.

Только они выехали из села, как за их спиной раздался оглушительной силы взрыв.

— Теперь они долго будут чесать в затылке! — сказал удовлетворенно Жуковский.

Машина повернула на шоссе Молодечно — Минск, пролетела по нему километра четыре и за кладбищем села Красовщина повернула влево на грунтовую дорогу.

Километров через пятнадцать начиналась партизанская зона, но им предстояло проскочить небольшой немецкий гарнизон, расположенный на деревенском кладбище в полукилометре от дороги.

Когда до спуска, где им уже не был страшен огонь из стрелкового оружия, оставалось метров двести, Жуковский обнял Белозерова и воскликнул:

— Все, Андрей, считай, проскочили! Вот это удача!

И в этот момент затарахтел крупнокалиберный пулемет, несколько пуль прошили кузов машины. Чесик покачнулся, произнес что-то невнятное и упал на руки Андрея. Отъехав в безопасное место, машина остановилась. Жуковского вынесли из машины, положили на траву, зажали бинтом рану на шее, из которой хлестала кровь.

— Чесик! Чесик! — кричал Белозеров, пытаясь привести его в чувство. — Чесик! Ну!.. Отзовись! Чесик!

Но тот не подавал никаких признаков жизни. Андрей пощупал пульс и медленно опустил руку. На бледных губах Жуковского застыла последняя в его жизни улыбка.

3

Вячеслава Жуковского похоронили в деревне Ловцевичи. На его похороны собрался весь партизанский отряд. Многие не верили, что того, с кем они пришли прощаться, уже нет в живых.

Как же это может быть, если только несколько дней назад они вместе обсуждали дела, шутили, пели песни, рассказывали забавные истории, слушали его сказ-мечту о том, как он в составе фронта Рокоссовского будет освобождать Варшаву, где у него остался младший брат Юзеф Зигмундович Жуковский.

На краю могильной ямы горками темнела влажная земля. Рядом на деревянном постаменте стоял свежесколоченный гроб. Жуковский, одетый в свою любимую кожаную куртку с ремнями, отдыхал перед последней дорогой. На крышке гроба лежала его кубанка.