Помянули доктора — а вот и он, виден сквозь большое круглое окно в двери паба. Роскоммон быстро шагал по улице. Остановившись у двери своей приемной, он ловко, привычным движением кисти повернул ключ в замке, зашел внутрь и закрыл дверь за собой.

Разыгрывая днем раньше сердечный приступ, Эстерхази отчетливо представлял себе типичного деревенского доктора: простодушный и грубоватый, краснолицый, пожилой, но мускулистый, привыкший управляться с людьми, а заодно с больными коровами и лошадьми. Но Роскоммон его удивил. Доктор оказался худощавым человеком немного за сорок, с умным проницательным взглядом. Пациента он осмотрел с холодным отстраненным профессионализмом, чему Эстерхази мог только позавидовать. Быстро определив, что в болях ничего страшного нет, Роскоммон тем не менее посоветовал несколько дней отдыха. Эстерхази ждал такого совета и обрадовался сбывшимся ожиданиям: прекрасный повод застрять в деревне и обследовать ее. И главное, удалось встретиться с местным доктором. Эстерхази надеялся подружиться с ним и выудить кое-какую информацию, но тот проявил себя воплощением шотландской сдержанности и не отклонялся от медицинской темы. Возможно, он такой по натуре. Или скрывает что-то, не желает выдавать чужаку?

Принявшись за новую пинту «Гиннеса», Эстерхази задумался. Что делает человек, подобный Роскоммону, в удручающе захолустном Инверкирктоне? Несомненно, он мог бы открыть преуспевающую практику в большом городе. Если Пендергаст совершил невозможное и сумел выжить, он наверняка обратился к Роскоммону. Больше никто здесь не смог бы помочь раненому.

Дверь паба открылась, и зашла женщина, Дженни Протеро. Эстерхази казалось, что он уже повидал практически весь чертов городишко. Миссис Протеро держала сувенирную лавку, а заодно — поскольку сувениры особых денег не приносили — обстирывала весь Инверкирктон. Толстенькая, добродушная, с лицом краснее вареного рака. Хотя день выдался теплый, она обмотала шею толстым шерстяным шарфом.

— Эй, Пол, привет! — бросила она хозяину, усаживаясь на стул у стойки со всей возможной при ее двухстах фунтах грацией.

— Добрый вечер, Дженни! — ответил Макфлекно, вытирая перед гостьей исцарапанную стойку.

Он нацедил пинту горького и поставил на картонный кружок перед Дженни.

— Мистер Дрейпер, как вы сегодня? — спросила та у Эстерхази.

— Спасибо, гораздо лучше вчерашнего, — ответил он, улыбнувшись. — Кажется, просто потянул мышцу.

— Рада слышать, — понимающе кивнула женщина.

— Вашему доктору Роскоммону надо сказать огромное спасибо.

— Да, он отличный спец, — вставил хозяин. — Повезло нам с ним.

— Он кажется великолепным врачом.

— В Лондоне учился, и всякое такое, — подтвердил Макфлекно.

— Честно говоря, мне удивительно, что его здесь держит? Кажется, тут и работы ему нет.

— Он единственный на двадцать миль в округе, кто может лечить, — сообщила Протеро. — По крайней мере, с прошлой весны, когда старый Грастнер помер.

— Значит, доктор сильно занят? — спросил Эстерхази как бы между прочим, потягивая «Гиннес».

— Ну да, — ответил бармен. — Всегда к нему посетители. Он их в любое время принимает.

— В любое время? Удивительно. Для провинции странно, правда?

— Отчего же? У нас, как и везде, разные случаи бывают, — ответил старый Макфлекно. Он кивком указал на докторскую приемную. — Иногда и за полночь свет в окнах. Работает.

— Да неужели? И когда такое в последний раз случилось?

Старик задумался.

— Хм, три недели тому. Или больше? Не помню точно. Однако оно не слишком часто случается. Я запомнил еще и потому, что он на машине выезжал, два раза. Поздно — уже за девять было.

— Должно быть, это бедняжка миссис Блур, — предположила Дженни Протеро. — Она в последние месяцы совсем плоха.

— Доктор ехал не в сторону Хифа, — возразил бармен. — На запад держал, я слышал.

— Но в той стороне одни болота, — удивилась женщина.

— Может, с гостем в охотничьем домике что случилось, — сказал Макфлекно.

Дженни отхлебнула горького:

— Ага, вот вы сказали, и я припомнила: как раз в то время белье в стирку от доктора оказалось все в кровавых пятнах. Из его кабинета, точно.

— Правда? Какое белье? — спросил Эстерхази, чье сердце лихорадочно заколотилось.

— Обычное. Простыни, наволочки.

— Ну, Дженни, тут ничего странного, — возразил старик. — У здешних фермеров постоянно беды: то побьются, то покалечатся.

— Да, но не в середине же ночи, — подумал вслух Эстерхази.

— Мистер Дрейпер, это вы про что? — озадаченно спросил бармен.

— Да так, пустяки, — поспешно ответил Эстерхази и залпом допил пиво.

— Еще одну?

— Нет, спасибо. Но позвольте мне угостить вас и миссис Протеро.

— С радостью, сэр, и большое спасибо!

Эстерхази кивнул, не глядя на старика. Взгляд доктора устремился через улицу, за круглое окно в двери, к выкрашенной в кремовый цвет приемной Роскоммона.

Глава 14

Мэлфорш, штат Миссисипи

Нед Беттертон остановился у пыльной витрины кафе «Идеал», зашел внутрь, вдохнул полной грудью аромат жареного лука и бекона и заказал чашку некрепкого сладкого кофе. Звания «кафе» место вряд ли заслуживало, но и Мэлфорш едва ли мог называться городом — бедней церковной крысы, грязный, разваливающийся и наполовину заброшенный. Молодые, кто мог блеснуть хоть каким-то талантом, стремились уехать поскорее в большие оживленные города. И оставляли неудачников дома. Четыре поколения неудачников — и вот он, нынешний Мэлфорш. Черт, ведь Нед вырос в таком городишке. И к несчастью, бежал оттуда не слишком резво. В результате бежит до сих пор, изо всех сил, но прибежать никуда так и не смог.

Впрочем, кофе тут не совсем дрянной, да и внутренность напоминает родное кафе. Крути не крути, а Неду нравились простодушные забегаловки такого пошиба, с крепкомясыми официантками, с дальнобойщиками, мощно налегающими ожирелыми животами на столы, с сочащимися жиром гамбургерами, с заказами, сообщаемыми криком во весь голос, с крепким горьким кофе.

Нед первым в семье окончил школу, не говоря уже про колледж. В детстве он был мелкий, тощий. Мать растила его одна. Отец сидел в тюрьме за грабеж заводика по разливу кока-колы. Карьерист-прокурор, безжалостный судья — в итоге двадцать лет. Отец умер от рака за решеткой. Беттертон знал, что отец умер от безнадежности и отчаяния. А смерть отца убила мать.

В результате Беттертон привык считать, что у власти всегда лживые и эгоистичные до мозга костей сукины дети. Потому и пошел в журналисты. Думал, что сможет бороться с такими без пистолета в руках. Одна беда: с дипломом заурядного колледжа по специальности «Медиа и коммуникации» он сумел устроиться лишь в «Эзервилльскую пчелу». Торчал в ней уже пять лет, тщетно стараясь перевестись в газету побольше. «Пчела» — по сути макулатура, предлог бесплатно и назойливо загрузить обывателя рекламными