Пробежав ещё с десяток шагов, Андрей уже мог различить впереди вместо расплывчатого светового пятна человеческую фигуру с огоньком в руках. Судя по росту и ширине плеч, им навстречу торопливо шёл мужчина. Когда расстояние сократилось до двадцати-тридцати шагов, Милавин понял, что это молодой парень в коротенькой кожаной куртке и светло-синих джинсах, удерживая двумя руками, он нёс перед собой толстую свечу из красного парафина. В свете пляшущего огонька ярко высвечивалось чуть вытянутое лицо с чётко очерченным подбородком и крупным носом.

Понимая, что больше тянуть нельзя, Андрей резко остановился, так что гравий брызнул из-под ботинок, поставил Сашку на землю и вскинул пистолет.

– Стой!

– Не стреляй! – парень поднял руку с открытой ладонью. – Я хочу помочь!

– Стой на месте! Не подходи!

Он остановился и улыбнулся, по-юношески тепло и дружелюбно.

– Тогда вы умрёте.

От такого контраста между словами и улыбкой Милавин опешил, даже не нашёл, что ответить, а в следующее мгновение за его спиной раздался яростный вой. Андрей ещё успел инстинктивно оглянуться и увидеть, как искалеченная тварь, преследовавшая их, вскинула руку с собственной головой высоко вверх. Голова ожила. Глаза распахнулись, и в них оказалось столько ненависти и тоски, сколько никогда не сможет уместиться в обычном человеческом взгляде. У этого существа была в клочья разорвана гортань и лёгкие, но, тем не менее, оно завыло. От воя этого окружающий мир дрогнул, пошёл трещинами и осыпался, оставив после себя лишь тьму отчаянья…

Иступляющая безъисходная тоска сдавила горло и грудь, Милавину самому захотелось выть и биться головой об пол, а ещё лучше ногтями разорвать собственное горло, захлебнуться кровью, лишь бы прекратить эту проклятую муку. Бессмысленная, бесцельная, беспощадная жизнь, она тянется и тянется, забирая у тебя силы и здоровье, с каждым днём неотвратимо приближая к смерти, но никак не желая убить окончательно. Смерть – это естественный и неотвратимый порог для всего живого, так зачем же топтаться возле него, изводя себя страхами, сомнениями и болезнями. Перешагни… Перешагни… Перешагни…

А потом появился свет, колышущийся где-то рядом язычок красно-оранжевого пламени, тёплый, мягкий, живой. Ещё не осознавая, что делает, Андрей с затаённым интересом протянул к нему руку. И огонь не обжёг его, но побежал по коже теплом, от пальцев к кисти, потом к локтю, к плечу и дальше к сердцу. Тепло разлилось по груди, снимая судорогу отчаянья. Интерес… Морошка была права, ты живёшь лишь до тех пор, пока тебе интересно. По-новому заглянув внутрь себя, Андрей вдруг понял, что ему очень интересно узнать, какая погода там наверху? Только ради этого стоит отсюда выбраться. А ещё интересно, что скажет Сашка, когда, наконец, откроет глаза там, на стороне живых, и обнимет свою мать? Интересно, что почувствует он сам, когда увидит их вместе? Интересно, будет ли улыбка Ольги такой же нежной, как раньше? Интересно, с какими оценками Сашка окончит школу и в какой институт поступит? Интересно, кем будет её муж и сколько у них будет детей? Интересно, как они их назовут? Господи! Да сколько же ещё интересных вещей он должен показать и рассказать своей дочери! А сколько она сама покажет и расскажет ему! Зачем? Хм, что за глупый вопрос…

– С возвращением, – услышал он молодой, немного насмешливый голос.

– Ага, спасибо, – Иван откашлялся и звонко сплюнул. – Ты кто?

– Меня Дима зовут. А тебя?

– Иван.

– Приятно познакомиться.

– Ну да…

Андрей открыл глаза.

Он, оказывается, лежал на боку рядом с Сашкой, а недалеко от них присел на рельс молодой, лет двадцати или чуть больше, парень. Он по-прежнему держал в руках толстую красную свечу. От пляшущего на свечке огонька шёл не только свет, но и то самое тепло, что вернуло Милавина к жизни. Тепло не жаркое и плотное, как от костра или печки, напротив, мягкое, едва ощутимое, как будто, даже нереальное, но, тем не менее, Андрей ощущал его всем телом.

Никто не заметил, что Милавин пришёл в себя, а сам он не спешил шевелиться, наслаждаясь теплом и родившимся от него внутренним покоем, да ещё разглядывая нового знакомца, который продолжал беседовать с Иваном. Больше всего Дима походил на студента, но не из тех, что просиживают дни напролёт в библиотеках, портя себе зрение, или строчат конспекты на лекциях, внимательно слушая преподавателя. Нет, он скорее был из тех, что просыпают первую лекцию, и приходят ко второй, а ещё лучше к обеденному перерыву, чтобы в институтской кафешке пообщаться с друзьями и самыми красивыми девушками на курсе. Такой не может не нравиться женщинам. Длинные почти до плеч темно-каштановые волосы зачёсаны назад и удерживаются тоненьким ободком-проволочкой, открывая высокий лоб. Карие глаза смотрят задорно, чуть насмешливо, но обаятельно, их дополняет наигранно скромная полуулыбка. Даже несоразмерно крупный нос не портит лицо, лишь добавляет ему налёт аристократизма и благородства.

– Вам повезло, что мы вас услышали.

– «Мы»? А вас тут много? – заинтересовался Иван.

– Нет, – он покачал головой и печально улыбнулся. – Уже нет.

– У вас, что посёлок где-то здесь?

– Ну, можно и так сказать. Здесь недалеко, на станции «Лубянка». Вы почти дошли. Правда, если бы я не вышел вам навстречу… – Дима не стал договаривать.

– Ну, я и говорю, спасибо за помощь. Он не вернётся?

– Нет. Крикун, как и все остальные здешние монстры, не любит свечей, – он чуть приподнял огонёк. – Так что можешь быть спокоен.

– Крикун?

– Так мы его называем. Хотя некоторые думают, что «банши» звучит лучше. Вот тебе как больше нравится?

Иван снова сплюнул.

– Хрен горластый.

– Как-то грубо, – чуть сморщился парень.

– Зато от души.

Дима коротко хохотнул.

– Весёлый ты…

Вот тут не удержался Милавин. Он мог назвать Ивана сильным, жестоким, решительным, даже надёжным, ведь, если разобраться, Поводырь ни разу не обманул его, но чтоб весёлым… Проще было сказать, что вода сухая или что небо зелёное. Андрей рассмеялся. Смеялся искренне, с облегчением, с радостью и далеко не сразу понял, что не может остановиться и уже хохочет во всё горло.

Дима вскочил с рельса и шарахнулся в сторону.

– Ого! Он очнулся, но у него по ходу крышу снесло.

– Ну-ка… – Иван тоже поднялся, оба внимательно смотрели на Милавина сверху вниз. Андрей понимал, насколько глупо выглядит, катаясь по шпалам и хохоча, как ненормальный, вот только от этого ему становилось ещё веселее. Мышцы живота уже начали ныть, в горле першило, и вместо смеха уже вырывался хриплый полустон полукашель, из глаз брызнули слёзы, но остановиться Милавин не мог.

«Иван – смешной! Надо же было такое сказать!!!»

– Нормально, – наконец произнёс Поводырь, наклоняясь к напарнику. – Просто истерика.