Поднялись мы по ступенькам. Ничо вроде. Нога затихла. Крови больше нет. И я вроде чуть наловчился. Чуть спину согнул, чтобы бомба на больше спины легла. Так вроде не сильно жмет. Иду!

Вий с мужиками уже холл зачистили. Внес я бомбу туда. Впереди стойка. Там еще баба сидела раньше. Вредная такая! Чуть кто зайдет — она орать: «Документы!» И морду так кривит, будто ей соли на язык насыпали. А коли нету у тебя документов тех — выгоняют в шею. Помню же все! Мальцом еще тут был, когда после маманькиных похорон, за компенсацией пришел. Навсегда запомнил! Гнездо это гадское... Видать не зря медуза тут поселилася. Место такое — нехорошее! Ладно, хоть справка у меня была. Что я существую. Они-же не видят, что я есть, и я живой. Им бумажку подавай! Чтобы там написано было, что ты — есть. Будто слепые! Иль сумасшедшие. Тьфу...

Дальше пошли мы. Большой холл! Люстра над головой висит. Красивая, да с лампочками. Не со свечами она. Не терпели тут нужды с электричеством! И на стенах — тоже светильники. Вона как. Видать тут светло было всегда. Чтобы на людей глядеть, да рожи рассматривать! А если чо, — дык документы требовать! Если рожей-то не вышел. Чтобы не пустить абы кого, к «слугам народным». Так-то!

Направо-налево — лестницы ведут. Толян с Алтаем держат их. Внимательно смотрят. Нас встретил Вий. Осмотрел. Кивнул. Все в порядке пока. Дальше рванули! Вверх, по ступенькам. Вий с пулеметом поскакал. Скрылись они в темноте. Снова пальба. А у нас, с Махал-Махалычем — только фонарик. Тот самый, что нажимать надо. Жучок! Ну ничо, им нужнее! А мы и так обойдемся.

Поднялся я на второй этаж. Тяжеловасто... Лестница узковатая. Не шибко с бомбой-то на плечаж развернешься. Да ступенек много! Невысокие ступеньки, частые. Для моих ног — не очень оно удобно... Вылез я на второй. Мужики — там уже. Трупов гадских полно валяется. Слизи с них натекло. Скользко. Потихоньку я потопал. Тут — тоже светильников дохрена. Двери в кабинеты деревянные. И ткани на стенах понацеплены. Красные, белые. Там, где окна — занавески длиннючие! Шелк кажись. Тоже белые. Блестят! Кучеряво тут жили-не тужили... Только двери те — выбиты сейчас все. На полу валяются. Да стены копотью, и слизью измазаны. Такое — шик, да грязь! Вроде как аристократно оно, да на помойке «царствие» ихнее теперь.

Следующий этаж — и снова пальба! Вий на всю катушку жарил. Не жалел патроны. Первая скрипка! Хороший концерт. Ага! Мужики — «подпевали» стволами. Подыгрывали! Нормально отстрелялись. Только я чуть присел. Там тумба бетонная была. И земля в ней. Видать цветок рос. Нету его теперь. Сожрали его что ли — гадины... Присел я на тумбу ту. Дух перевести. Тяжело-же!

Сижу. А мужики — дальше пошли. Этаж четвертый чистить. Махал-Махалыч со мной остался. Закурил он. «Приму» — ту самую, что на базе нашли! Курит, дыму напустил. Смакует он цыгарку. Улыбка у него даже. Мне подмигнул. А мне чо? Лижбы человеку хорошо было! И дым вроде приятный. Не самосад вырвиглазовый его... Тут взрывы начались. Гранаты видать в ход пошли. Небось дохрена там гадин тех! Вот мужики и гасят их — «массовым»! Пыль с потолка посыпалась. Побелка. Будто снег она на меня падает. Чихать начал. Кашлять. Ох и гадость. Кругом оно лезет. И в глаза и нос. Махал-Махалыч сигаретку потушил свою. Тоже видать душно ему стало!

Посидел я чуть. Прокашлялся. Пора подниматься! Затихли на верху. Перебили уже всех видать. Ну и хорошо! Поднялся я. Распрямил ноги. С трудом... Зря, я чувствую себе такую передышку дал! Затекли ноги, остыли мышцы. Снова больно и кровь пошла. Сейчас вся повязка кровью пропиталась. Ох... Кажется, будто бомба раза в два потяжелела. Заскрипели суставы, заныла спина. Шаг, за шагом потопал. — Потихонечку! — Махал-Махалыч рядом. Помогает маленько, придерживает, чтобы бомба не раскачивалась. Слышу, кряхтит: — Тяжелая зарраза... — Да и сам же он, с катушкой на спине. Мне не сладко, но я — вон какой! А ему, вообще херово...

Снова пальба началась. Едва я на лестницу поднялся. Да заполошно так молотят! Не жалеют боеприпасы! Слышу, и сзади пальба. Махал-Махалыч молотить начал. Обернулся, — гадины лезут! Страшные, при свете вспышек от выстрелов. Серые, зубастые... Прыгают! По стенам, потолкам, из окон полезли. Извиваются, хвостами машут... — Давай вперед! — он мне заорал. Задержит их! Сам гасит из ствола. Только успевает магазины менять! Я — ходу. Вверх по лестнице попер! Никак тут не могу ему помочь. Узко мне и бомбу не смогу положить! Мостил-мостил ее — никак! Эх... Делать-то чего?! Убьют же Махал-Махалыча... Орать я начал. На помощь звать! Вия, Толяна, Васяку, — хоть кого ни будь!

Услышали меня. Вий услышал! Прибег! Еле с ним на лестнице разминулись. Сразу начал из пулемета херачить! Гадины визг подняли. Воют, ревут, шипят... Уши заложило! Дальше во грохоте все потонуло. Гарь, дым, пыль повалила... Орут мне, чтобы я дальше двигался! Выпер я бомбу на четвертый этаж. Тут — тоже бедлам. Трупов гадин — кучами валяется. Перевернуто все. Двери — шторы — гады — лапы, хвосты... Куски мяса, слизь. Все перемолочено! Ужас... Толян чумазый. Васяка патроны в магазины сует, дозаряжается! Фара треснутая уже. Еле светит. В углу горит что-то, чадит. Смрад стоит от мяса горелого. Стены все в дырах от пуль! Ох и повоевали тут...

Вернулись мужики. Вий с Махал-Махалычем. Живые, целые! Отбились. Вий сразу проверил всех. Подождали пока Васяка дозарядит все. Прикрывали его, держали лестницы! Быстро он магазины напихал. Наловчился уже. Будто сам как автомат — щелк, щелк, щелк! Жизнь заставит и не такому научишься... Ага. Готовы!

Вперед Толян с дядькой пошли. Сразу дали жару вдоль лестниц. Васяка следом! Ну и мы — подтянулись. Дальше завал был. Пятый этаж... Лежит один пролет лестницы, над другим. Дыра хоть есть! Вий туда полез. Гранату приготовил. Чтобы кинуть, да назад — если что! Потянулись