от их отношения к этим различиям. Итогом стала социальная структура, испещренная барьерами: между людьми, отнесенными к чистым и нечистым, непорочным и оскверненным, посвященным и непосвященным, евреям и язычникам, праведникам и грешникам. Придя к выводу, что центральное место среди свойств Яхве занимает сострадание, Иисус воспринял социальные барьеры как противоречие этому состраданию. И он беседовал со сборщиками налогов, делил еду с изгоями и грешниками, общался с проститутками и занимался целительством в шаббат, если к этому побуждало сострадание. Так он стал социальным пророком, бросающим вызов границам существующего порядка и отстаивающим альтернативные представления о человеческом сообществе.

Иисус был евреем до глубины души, и в то же время находился в состоянии острого конфликта с иудаизмом. (Есть соблазн заявить, что это и есть важный аспект его еврейства, ибо ни одна религия не являла и в целом не поощряла внутреннюю критику в такой степени, как эта.) Иисус усматривал в кодексе святости и отличиях, следовавших из него, то, что требуется, чтобы возвысить евреев в чистоте, превосходящей чистоту их соседей. Однако его собственная встреча с Богом привела его к убеждению, что система очищения в том виде, в каком ее практиковали в его время, порождала раскол в обществе, преуменьшающий сострадание Бога, то самое, с которым в принципе соглашались фарисеи.

Важно подчеркнуть, что вопрос заключался не в сострадании Бога, а в том, присуще ли сострадание социальной системе, структуру которой придал кодекс святости. Не убежденность Иисуса вызвала его разлад с фарисеями, но его протест не достиг цели. Однако он привлек достаточно внимания, чтобы встревожить римские власти, что привело к взятию Иисуса под стражу и казни по обвинению в государственной измене.

В дальнейшем будущее «народа Иисусова» было за большим миром. Со временем христиане научились воспринимать это обстоятельство позитивно. С их точки зрения, откровение Бога евреям имело слишком большое значение, чтобы предназначаться для единственной этнической группы. Миссия Иисуса заключалась в том, чтобы расколоть скорлупу иудаизма, в которую было заключено откровение, и выпустить его в готовый и ждущий мир. Но эта формулировка не отменяет необходимости в продолжающемся присутствии евреев. До тех пор пока мир не возродится, свидетельство «народа священников» остается уместным.

Христос веры

Как перейти от исторического Иисуса, жизнь и труд которого до сих пор занимали нас, к Христу, в кого последователи верили как в Бога в человеческом облике? Его ученики пришли к этому выводу лишь после смерти Иисуса, но можно свидетельствовать, что движение в этом направлении началось еще при его жизни. Предприняв в предыдущем разделе попытку перечислить факты из жизни Иисуса, теперь обратимся к тому, каким он представал перед своими учениками. Здесь мы ступаем по менее зыбкой почве, ибо если Евангелия открывают немного исторических фактов, то о влиянии Иисуса на его окружение они говорят недвусмысленно. Мы разделим этот рассказ на три части: какие деяния Иисуса видели ученики, что они слышали от него и каким они его воспринимали.

«Он ходил, благотворя». Начнем с того, что делал Иисус. Повествования Евангелий, изложенные приверженцами ранней Церкви, передают трепет радостного удивления при виде его действий. Их страницы, особенно Евангелия от Марка, изобилуют чудесами. Мы видели, какое впечатление они производили на толпу, но с нашей стороны было бы ошибкой делать на этом акцент. Прежде всего, Иисус не акцентировал внимание на своих чудесах. Он никогда не пользовался ими как средством, чтобы заставить людей верить в него. У него возникали подобные соблазны, но в ходе душевных исканий в пустыне, предшествовавших его служению, он сумел побороть это искушение. Почти все его поразительные деяния были совершены тихо, вдали от толпы, в качестве демонстрации силы, которой обладает вера. Более того, в других текстах тех времен описано множество чудес, но они не побудили их очевидцев обожествлять тех, кто совершал эти чудеса. Их просто считали чудотворцами, обладающими необычными способностями.

Лучше будет рассмотреть деяния Иисуса, если сделать акцент по примеру одного из его учеников. Однажды, обращаясь к группе слушателей, Павел столкнулся с необходимостью в сжатой форме сообщить о деяниях всей жизни Иисуса. Каким же было его резюме? «Он ходил, благотворя» (Деян 10:38). Простая, но трогательная эпитафия. Легко и без какой-либо претенциозности вращаясь среди простых людей и тех, кого не приняло общество, исцеляя их, давая советы, помогая выбраться из пучины отчаяния, Иисус ходил, творя благо. И делал это настолько целеустремленно и успешно, что его спутники постоянно обнаруживали, что переходят в его оценке в новую тональность. Они ловили себя на мысли о том, что если божественное благо и проявилось бы в человеческом облике, именно так оно должно было себя вести.

«Никогда человек не говорил так». Но не только поступки Иисуса побуждали его современников по-новому относиться к нему. То же самое делали его слова.

По поводу самобытности учений Иисуса велась бурная полемика. Вероятно, наиболее взвешенные взгляды высказал выдающийся еврейский ученый Иосиф Клаузнер. Если брать учения Иисуса по отдельности, писал он, можно найти параллели каждому из них либо в Ветхом Завете, либо в комментариях к нему, в Талмуде. Но если рассматривать их как одно целое, они обладают актуальностью, яркостью, живостью и самозабвением и, главное, – полным отсутствием проходных, посредственных компонентов, в итоге выглядят освежающе новыми.

Язык Иисуса, не говоря уже о содержании сказанного им, оказался сам по себе увлекательным предметом для изучения. Его простота, емкость и ощущение того, что жизненно важно, – признаки великой религиозной литературы, одних только этих качеств хватило бы, чтобы обессмертить слова Иисуса. Но этим их достоинства не исчерпываются. В них есть эксцентричность, на которую неспособны мудрецы, настроенные на значимость взвешенных суждений. Их страстность побудила одного поэта ввести особый эпитет для языка Иисуса, назвав его «исполинским». Если твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее. Если твой глаз встает между тобой и лучшим для тебя, вырви его. Иисус говорит о верблюдах, проходящих сквозь игольное ушко, и о людях, привередливо оцеживающих комара из своих напитков, и не замечающих, что вереницами глотают верблюдов. Персонажи его речей расхаживают с торчащими в глазу бревнами, высматривая в чужих глазах сучки. Он говорит о людях, жизнь которых снаружи – величественный мавзолей, а внутри смердит разлагающимся трупом. Этот язык предназначен не для риторики. Он сам – часть сообщения, порожденного его движущей безотлагательностью.

Вторая поразительная особенность языка Иисуса – его пригласительный стиль. Вместо того, чтобы говорить слушателям, что делать или во что верить, он предлагает им увидеть вещи иначе, уверенный, что в этом случае их