прикрашивая.

Он мечтатель, но не идеалист, а с полным скептицизмом.

— Если б вы знали, какой я скептик.

Он не знает, религиозен ли он, но выдумал небо и верит в него — и тем утешает себя в недостатке веры.

Рассказывает, как он мечтал быть Христовым посланником.

Так глаголет господь.

— Самое бытие есть наслаждение, единственное (но бытие не вечно, я бегу этого вопроса и затыкаю уши мечтами).

Натура художественная (говорит ему жена). Но ничего не пишет. Игривое и грациозное объяснение его, почему он не пишет.

Между тем отношения между женою и им всё больше закрепляются. Она любит его ужасно.

А параллельно идет действительная жизнь (NB. придумать) и его втягивает и ее. Он всё портит, всякую действительность мечтами.

Но и не портит, а делает ее, да так еще, как ни един из людей, но, доделав, не привязывается к делу, а как будто с плеч долой, «оставьте в покое» и мечтать.

Страсть к жене. Жена обманывает его ложным романом, чтоб возбудить ревность. Он чувствует страдание, но отпускает ее. Хочет убить себя.

Она открывается ему во всем — и в любви, и что верна была, и берет его как он есть.

Но он убивает себя. (Одна из болезней века).

<7>

— Говори, Христа бога моего, говори!

— Ну, Христа бога моего.

— А хоть ты и не веришь, хоть ты и говоришь с улыбкой (да только с доброй), он, Христос, тебя и простит — и тебя, и меня. Сам сказал: «Хулу на меня прощу, лишь на Духа хула не прощается».

— А что такое Дух?

— А Дух то, что теперь между нами и почему у тебя лицо стало добрее, то, почему ты плакать захотел, потому что у тебя дрожали губы, — врешь, не гордись, дрожали, я видел. Дух то, что тебя из Америки привело в этот день вспомнить елку Христову в родительском доме.* Вот что Дух.

— Ну и пусть.

— Ее только нет, вот что худо.

— А знаешь, отец, славный ты малый, вот что!

В повесть Некрасову

<1>

Современный человек. И мстит за все обиды, которые никто ему не сделал и не думал делать.

<2>

Некрасову.

«Я-то дурак, да и родился так, а вы…» и т. д.

<3>

НЕКРАСОВУ.

— Живите со мной по дружбе.

— Трудно ужиться-то с тобой, вот что. С тобой и супруга не ужилась. (NB. Супругу ревнует к мировому посреднику).

Баба. Что ты, Савельич дурак. Ангел он, ангел!

— Так ведь я, Харитовна, и говорю ему, ровно ангелу. Ан ангел-то меня за это в рожу бы побил.

<Слесарек>

Слесарек-то придет, чайку напьется, а полковник-то пойдет да сядет там в карты и проиграет.

— Дура.

— От дуры слышала.

— Только то и умеешь, слышала от других.

— А вы против начальства говорите, которое нас здесь призревает.

Полковник-то опоздает, а слесарек-то прежде придет.

«Вот ты сказала, что бог справедлив, ан вот и нет».

— Еще когда-то его (полковника) придавит, а этот коленку сшиб.

— А зато он, может, в раю будет, а полковник-то нет. Во аде будет.

— Это за то, что карету-то нанял.

— Это в каком же таком раю?

— Эх ты, глупая, мне-то пускай за то, что я верой не верую, а тебе-то за что: вот ты веруешь, а ведь и ты без кофею?

— А это мне за тебя же страдать пришлось. Зато я в раю буду.

— Это за кофей-то? Это за то, что кофею не напилась?

— Да, за то, что не напилась. И буду, на зло тебе буду.

— Еще когда-то будешь, а теперь сиди без кофею.

— Оно хоть правда, что без кофею, да всё же не серди ты меня, Прохоровна, отстань, злой язык человеческий.

— Дура.

— От дуры слышала.

— Эх вы, бабушки, попотчевали бы гостью, заварили бы нового.

«Один воздух — синь. Это всё узнали».

«Лукерьюшка, понимала я это так».

— Ты-то внизу, во аде, а я на тебя буду сверху глядеть.

— Всё это один разговор.

«И богатый человек, и в мундире, а все-таки опоздает, а слесарек-то, и бедненький, а идет да идет».

«Вот ты сказал, что бог справедлив, ан вот и нет — богатый всегда прежде богатеет».

— Ах ты, Прохоровна, да он, может, на погибель свою поскакал, а этот хоть и упал, да тем самым, может, его бог сохранил, честный, дескать.

— А все-таки он коленку сшиб.

— А за то он в рай попадет.

<История Карла Ивановича>

— Кто же пожелат переменить голову с один товаришь на другого, тот платит еще 10 руб. за раз.

И голову поставил с большим сбережением и сказаль его другу: «Ложить-с». И его друг смотрель и весь дрожаль и сказаль: «Я очень боюсь, Карл Иваныч». Тогда я длинный минут на него всё смотрель и сказаль: «Ви измениль ваш друг». И он мне сказаль: «Потому что я очень боюсь, Карл Иванович», и я сказаль:

— Так друг ваш и останется без вашей головы, а ви остались с вашей фальшивой головой.

И он всё дрожаль, и я его прогналь.

<отрывки>

<1>

Однако с этим шутить нельзя. Подумал, подумал да, проходя по Литейной, и завернул к Николаю Ивановичу. Доктор он, но не практикует, а по ученой части, где по министерству состоит и мундир вроде военного, с эполетами такими, носит. Человек мрачный и отрывистый, и давно я его не видал.

— Я ведь не практикую, чего ж ко мне лезете, — так прямо и оборвал, а добрейший ведь человек.

— Да вы выслушайте, говорю, — и объяснил ему что и как.

— Ну, так что же, очень вас больно искусал?

— Да нет же, не кусал! (Это он нарочно спросил, из досады; отрывистый человек!) Он только мне руку жал, говорю; так вот, думаю, не пристало бы от руки-то? Потная такая рука.

— Пристанет непременно (сам по комнате ходит).

— Как!!? — так я тут и закричал благим матом, со стула вскочил.

— Непременно взбеситесь, на девятый день.

— Господи! Николай Иванович. И неужели нет спасительных средств <?>

— Я вам анекдот расскажу.

<2>

Какова я собою, чтобы всё устроилось.

Поглядела на него с удивлением.

— Я ведь только для того, чтоб не вышел скандал, так как это дело, так сказать, семейное.

<3>

Столкнулись трое лбами

Да я и не думал думать

Всё это старая музыка

<перечни тем>

<1>

Мечтатель