Расстались мы с ней, когда на улице уже начало темнеть.

– Не хочу завтра в универ, – вздохнула я, глядя, как последние лучи заходящего солнца озаряют дома. Лучи изо всех сил цеплялись за крыши, окна, подоконники, но это не помогало, и они против воли ускользали на запад, пропадая за неровным горизонтом.

– Ты же у нас теперь взялась за учебу, – довольно-таки ехидно улыбнулась Нинка. – Чего тебе не хотеть?

– Это скучно, – призналась я. Чтобы убить время, я действительно куда больше внимания уделяла учебе. – Сидеть на парах, слушать совершенно ненужные вещи – это так глупо. С каждым разом я все отчетливее понимаю, что теряю время.

– Бросай, – пожала плечами Журавль.

– Нет. Да и осталось уже немного, – упрямо возразила я и рассмеялась. – К тому же ко мне ведь теперь особое отношение.

– Как же, родственница ректора, – понимающе хмыкнула Нинка, и мы, наконец, распрощались.

Шагов через двадцать подруга вдруг окликнула меня громко, и я тотчас обернулась.

– «Лорды»! – заорала она счастливо, распугав голубей на асфальтированной дорожке, мирно клюющих семечки. – Мы поедем на «Лордов»!

И запрыгала на месте, как девочка, победно вскидывая руки вверх. Я в ответ лишь покрутила у виска. Нинка сделала вид, что расстреливает меня из невидимого автомата, и на том ушла, вставив в уши наушники-капельки, в которых явно играла музыка тех самых «Красных Лордов».

Ушла в свою сторону и я, переписываясь с Тропининым, у которого выдалась свободная минутка, и улыбаясь. В тот момент мне казалось, что все будет хорошо, несмотря на то, что происходило в университете.

Слухи о том, что Антон Георгиевич оказал протекцию студентке юрфака, расползлись сначала по курсу, а затем и по факультету с пугающей быстротой. То ли дело было в помощи ректора на прошлой сессии, когда его об этом попросил Антон, приходившийся ему племянником, то ли в том, что ректор на виду у всех поздоровался со мной, я не знала. Но то, что в начале учебного года не только многие студенты, но и преподаватели стали относиться ко мне несколько иначе: кто – с показушным уважением, а кто – с едва скрываемым раздражением, оставалось неоспоримым фактом. Сначала это меня пугало: перешептывания за спиной одногруппников и косые взгляды некоторых преподавателей никому бы не показались чем-то приятным. Тем более, многие из них, руководствуясь собственной глупостью, полагали, что заступничество ректора за меня вызвано определенными личными предпочтениями последнего. И, честно говоря, это было ужасно оскорбительно.

Однако эту проблему решила Нинка, которая мудро рассудила, что «клин клином выбивают», и умело разнесла новые слухи, в которых я фигурировала таинственной родственницей ректора: то ли племянницей, то ли даже дочерью. Перешептывания и слухи никуда не делись, а вот отношение в целом изменилось. Ну и шутливое прозвище УК – удачливая Катя – так и осталось при мне.

Со временем, конечно, ажиотаж вокруг моей скромной персоны поутих – как говорят мудрые люди, ничто не может длиться вечно, однако меня раздражали и частые вопросы о том, где Тропинин, который пропал из списков очников. Естественно, о его истинной сущности никто из наших одногруппников не догадывался, зато многие видели, как мы целовались перед одним из экзаменов на прошлой сессии. Не то, чтобы любопытствующим было интересно, где Антон и что с ним; куда интереснее им было знать все о наших отношениях. Я неизменно отвечала, что Тропинин перевелся в другой университет и с ним все хорошо, но никаких отношений у нас сейчас нет. Больше всех надоедала староста Танька, которая, наверное, одна из всех искренне переживала за наши отношения. Вот и на следующий день после нашей с Ниночкой прогулки она, найдя меня перед занятиями в коридоре, уселась рядом и начала доставать.

В этот день я приехала очень рано, и около аудитории никого из сокурсников еще не было. Зевая, я купила в автомате кофе – слишком сладкий, но бодрящий, и села на лавочку, проверяя сообщения – не написал ли чего Антон.

Поспать мне сегодня удалось всего несколько часов, ибо гости Томаса, в очередной раз собравшись ночью на нашей кухне, разговаривали о современном искусстве громко и эмоционально, не давая Морфею даже шанса забрать нас с Нелькой в свои объятия. Угомонились они уже под утро, уйдя встречать рассвет. В результате сестра решила прогулять школу, а я приехала в университет раньше всех, потому что заснуть больше не смогла.

К моему удивлению, компанию до остановки составил мне сонный и слегка покачивающийся на утреннем ветерке Эдгар, который решил озарить сиятельным визитом и свою учебную альма матер. Пятый курс он закончил и вполне успешно, что меня всегда удивляло, ибо посещать университет братец не особо любил, и теперь, сдав экзамены, поступил в магистратуру, на заочное отделение. Одновременно он умудрился устроиться на работу по удаленке, и теперь сидение за компом приносило ему еще и деньги. Томас гордился Эдом вдвойне, Леша ворчал, что, мол, хорошо его племянничек устроился, а Нелька даже стала приносить братику чай, печенье и бутерброды, дабы задобрить ради получения карманных денег.

– Как там поживает Кира? – спросила я брата. Но тот, буркнув, чтобы я не сходила с ума, залез в автобус и был таков.

В университете мне позвонил Антон, который, видимо, еще не ложился спать. Мы смогли поговорить пару минут – вроде бы и ни о чем, зато настроение мое повысилось в разы при звуке его голоса, и на сердце стало теплее.

Я закрывала глаза, слушая его голос, и мне казалось, что он рядом.

– Я скучаю, – напоследок сказала я. Эта фраза раньше всегда была для меня дежурной, но сейчас стала почти священной.

– Жалеешь, что дала мне уехать? – весело спросил Кейтон.

– Нет, – мотнула я головой. – Жалею о том, что у нас было так мало времени. Что раньше мы…

– Я же сказал, не стоит жалеть об этом, Катя, – прервал меня довольно резко Тропинин.

– Как скажешь, Антон, – не стала спорить я. – Знаешь, эти месяцы рядом с тобой были самыми счастливыми в моей жизни.

– Даже когда я вел себя как подонок? – осведомился он то ли насмешливо, то ли с тщательно запрятанной тревогой. Я была уверена, что Антон до сих пор корил себя за то, что сделал. С одной стороны, мне не хотелось, чтобы он переживал, а с другой…

Так ему и надо, троллю! Будет знать, что такое – играть с чувствами живых людей.

…с другой, мне было важно, чтобы он осознал свою вину.

– Тебе хотелось себя так вести, – мягко возразила я. – Но до конца так и не получилось.

– Но я очень старался, детка, – истинно кеевским шутовским тоном отозвался он, и почти сразу его голос поменялся, стал серьезным и пронизывающим насквозь:

– Ненавижу это говорить – но я тоже скучаю. И да, однажды ты будешь доверять мне.

Нежность затопила сердце.

– Я уже начинаю, – тихо рассмеялась я. – И вообще, мы все преодолеем, верно, господин Тропинин?