«Твоя последняя сказка оказалась забавной»…

Антон взял моё лицо в ладони, стёр дорожки от слёз с моих щёк и прошептал, улыбнувшись нежно и светло:

– Я отказался от неё.

Следующий день я запомню навсегда. Целые сутки мы прощались друг с другом, гуляя по печальному городу, глядевшему на нас со стылой обречённостью. Моё сердце наполняла светлая грусть, когда я смотрела на лучшего друга. Я никогда не видела Антона таким раньше. Эта любовь изменила его, сделала мягче, душевнее, спокойнее… И пусть ему было сложно отказаться от меня и принять свою судьбу, от осознания того, что это правильно, Антону становилось легче.

Я больше не считала его эгоистом.

Мой самолёт был в пятницу, в два часа ночи. И мы долго стояли в зоне ожидания, взявшись за руки, и просто смотрели друг на друга.

– Пожалуйста, не пропадай, – сказала я. – Пиши мне, звони, приезжай… Я не хочу терять тебя.

– Я обязательно приеду. Только чуть позже, мне нужно время, пчёлка.

– Я понимаю.

– И ты меня непременно познакомишь и с Максимом, и со своими девочками. Мне очень интересно будет посмотреть на человека, которого ты полюбила.

– Думаешь, он простит меня?

– Не сомневаюсь. И ты тоже не сомневайся, пчёлка.

Мы обнялись, и Антон в последний раз поцеловал меня в губы.

– Будь счастлива.

– Антон… – прошептала я. – Я хочу, чтобы ты помнил – ты занимаешь в моём сердце одно из главных мест. Я люблю тебя, и я принадлежу тебе, и всегда буду принадлежать, потому что ты мой самый близкий друг.

Антон ласково провёл ладонью по моей щеке и сказал:

– Я знаю, пчёлка. А теперь иди. Иначе я просто не смогу тебя отпустить.

Последнее порывистое объятие, лихорадочные слова любви, которые он шептал мне на ухо…

А потом я ушла. Не оборачиваясь, чтобы не видеть его лица и обжигающих голубых глаз, которые сейчас смотрели на меня с мукой и отчаянием.

Я знала, как это больно и трудно. Но чем хуже тебе сейчас, Антон, тем лучше и легче будет потом…

Я верю. Я знаю.

В самолёте я пыталась уснуть, но так и не смогла. Меня трясло, когда я думала о предстоящей встрече с Максимом… Что, если он не сможет простить? Если он выгонит меня?

А ещё я думала о том, что мне говорить Лике… Если с Максимом всё было понятно, то как разговаривать с девочкой? Я не знала. И от ужаса и отчаяния у меня темнело в глазах.

Сможет ли она простить меня?

Когда я, получив свой багаж, выходила из терминала, то чуть не уронила сумку, увидев прямо перед собой лицо Мира.

Он был здесь, в белом спортивном костюме, и смотрел на меня с такой шальной радостью в глазах, что я поневоле улыбнулась.

И побежала вперёд. А в следующую секунду уже повисла на его шее, с удовольствием вдыхая аромат скошенной травы и весеннего солнца, которым всегда пахла его кожа.

– Я знал, что ты вернёшься, – сказал Мир с улыбкой в голосе.

– Спасибо тебе за всё.

Он поставил меня на землю, в одну руку взял сумку, в другую – мою ладонь и повёл прочь из аэропорта.

Мир сразу повёз меня в издательство. И я не сопротивлялась, понимая, что чем скорее поговорю с Максимом, тем лучше. Тем более, что рабочий день вот-вот начнётся.

– Прежде чем ты пойдёшь разбираться с Громовым, я хотел тебе кое-что рассказать, –  сказал Рашидов, когда мы подъехали к зданию «Радуги». – Знаешь ли ты, девочка моя, почему именно Максиму предложили должность главного редактора?

– Нет… А это имеет значение?

– Имеет. Понимаешь, Наташа, его позвали по просьбе Ломова. Я это знаю точно, потому что после единственной встречи с Максимом Мишка пришёл ко мне и сказал, что я должен добиться, чтобы именно Громов стал главным редактором. Когда я спросил, почему, он ответил, что вы подходите друг другу. И если он ещё хоть что-то понимает в жизни, то вы будете вместе.

Я смотрела на Мира с изумлением.

– Да, Наташ, я тоже очень удивился. И, чего греха таить, не поверил. Теперь понял, насколько Миша хорошо знал тебя и разбирался в людях.

Я застыла на месте, не в силах осознать… То есть Максим появился в моей жизни благодаря воле Михаила Юрьевича? Какие причудливые узоры ты плетёшь, судьба…

– А теперь иди, девочка моя. Рабочий день уже начался. Удачи тебе. Позвони мне вечером, пожалуйста.

– Если останусь жива, – кивнула я. Мир рассмеялся.

– Куда ты денешься…

Заходя в издательство, я почему-то вспомнила, как пришла сюда в первый раз. Как тряслась от страха, поднимаясь по лестнице, как недоумевала, что я вообще здесь делаю – такая маленькая и неопытная.

И теперь я, мудрая и взрослая, чувствовала себя похожим образом. Последние несколько лет меня ни разу не посещало подобное ощущение страха и беспомощности. Отчаяния и надежды. И, конечно же, стыда.

Охранники ничего не сказали, только поздоровались. Хотя, если учесть, что с начала рабочего времени в этом году прошло полторы недели, приказ о моём увольнении должен быть уже подписан, и всем отделам известно, что снежная королева в «Радуге» больше не работает.

Может, Королёв ещё не успел его подписать? Подумав так, я поспешила наверх, к кабинету генерального, надеясь перехватить эту бумажку, надеясь, что не придётся потом всем отделам объяснять своё неожиданное воскресение из уволенных.

Судя по реакции Кати, моё появление её ничуть не удивило.

– Привет, Наташ, – она приветливо улыбнулась. – Ты к Сергею Борисовичу?

– Да, – я кивнула.

– Секундочку.

Катя набрала внутренний номер генерального.

– Сергей Борисович, к вам Зотова. Да, конечно, – она положила трубку. – Проходи.

Я кивнула и толкнула дверь в кабинет Королёва.

Сергей Борисович сидел за своим столом и улыбался. И прямо перед ним лежало моё заявление… на котором не было ни единой подписи, кроме подписи Громова.

– Я знал, что ты вернёшься, – повторил Королёв слова Мира, – поэтому и не подписывал твоё заявление.

– Почему вы так думали, Сергей Борисович? – поинтересовалась я, подходя ближе. Королёв хмыкнул.

– Потому что ты не совершаешь настолько глупых поступков, – ответил он, протягивая мне заявление. – За эти пять с половиной лет я успел убедиться в том, насколько ты умная девочка. Поэтому я знал, что ты передумаешь.

Я взяла в руки доказательство собственной глупости. Неровная, нервная подпись Громова красовалась в нижнем правом углу… Бедный Максим.

– Он принёс мне эту бумажку сразу, не сходив к Ивану Фёдоровичу. Я не говорил Громову, что до сих пор не подписал её. Поэтому иди, объясняйся сама. Надеюсь, вы уладите это недоразумение.