Голова безвольно перекатилась.

Венли ощутила леденящий холод. Демид мрачно поднял забрало Эшонай, и они увидели мертвые глаза на пепельном лице.

«Эшонай… нет…»

– Ага, – раздался голос Улима. – Отлично. – Спрен приблизился по каменной стене в виде потрескивающей молнии. – Демид, руку.

Демид покорно протянул руку ладонью кверху, и Улим метнулся на нее со стены, а потом превратился в человекоподобную фигурку, которая стояла на ладони, как на постаменте.

– Хм. Доспех, похоже, полностью иссяк. А, вижу – пролом на спине. Говорят, что они восстанавливаются сами, даже будучи надолго отделенными от хозяина.

– Д-доспех… – пробормотала оцепенелая Венли. – Тебе был нужен доспех.

– Ну, и клинок тоже, разумеется. А зачем еще выискивать труп? Ты… ох, ты думала, что она жива?!

– Когда ты сказал, что мы должны отыскать мою сестру, – выдавила Венли, – я решила…

– М-да, похоже, она утонула во время подъема воды, – перебил ее Улим и издал такой звук, словно поцокал языком. – Вонзила меч в камень, держалась за него, чтобы не унесло, но не смогла дышать.

Венли настроила ритм утраты.

Старый, низший ритм. Она не могла вспомнить их с тех пор, как преобразилась, и понятия не имела, как разыскала этот. Скорбный, мрачный тон показался ей далеким.

– Эшонай?.. – прошептала она и снова потрогала труп. Демид ахнул. Прикасаться к телам умерших было запрещено. Старые песни говорили о тех временах, когда люди разрубали трупы слушателей на части, чтобы добыть сердца. Мертвых надо оставлять в покое; так уж заведено.

Венли уставилась в мертвые глаза Эшонай. «Ты была голосом разума, – подумала Венли. – Ты была той, кто спорил со мной. Ты… ты должна была не позволять мне увлекаться. Что же мне делать без тебя?»

– Детки, давайте-ка снимем этот доспех, – распорядился Улим.

– Прояви уважение! – огрызнулась Венли.

– Уважение к чему? Это к лучшему, что она умерла.

– К лучшему? – повторила Венли. – К лучшему?! – Она встала, лицом к лицу с маленьким спреном на ладони Демида. – Это моя сестра. Она была одной из наших величайших воительниц. Она образец для подражания, мученица.

Улим запрокинул голову, изображая, что выговор его возмущает – и вызывает скуку. Да как он смеет! Он же всего лишь спрен. Он должен быть ее слугой!

– Твоя сестра, – возразил Улим, – не прошла полное преображение. Она сопротивлялась, и в конечном счете мы ее потеряли. Она никогда не была предана нашему делу.

Венли настроила ритм ярости и заговорила, выделяя каждое слово:

– Ты не будешь говорить такие вещи. Ты спрен! Ты должен служить.

– Ну так я служу.

– Тогда подчиняйся мне!

– Тебе?! – Улим рассмеялся. – Дитя, сколько ты ведешь эту маленькую войну против людей? Три, четыре года?

– Шесть лет, спрен, – вмешался Демид. – Шесть долгих и кровавых лет.

– А не хочешь ли угадать, как долго в этой войне сражались мы? – спросил Улим. – Валяй. Угадывай. Я жду.

Венли продолжала кипятиться:

– Это не имеет значения…

– О, еще как имеет, – перебил Улим, и его красная фигура окуталась электрическими разрядами. – Венли, ты знаешь, как командовать армиями? Настоящими армиями? Направлять войска на поле боя, которое простирается на сотни миль? Ты владеешь воспоминаниями и опытом, которые охватывают вечность? – Она сердито уставилась на него. – Наши предводители, – продолжал Улим, – в точности знают, что делают. Им я подчиняюсь. Но я спрен искупления, я вырвался на свободу. Тебе я подчиняться не должен.

– Я буду королевой, – в ритме злобы заявила Венли.

– Если выживешь. Может быть. Но твоя сестра? Она и остальные послали того убийцу прикончить короля людей именно для того, чтобы не дать нам вернуться. Твой народ – народ предателей, пусть даже твои личные заслуги достойны похвалы. Если проявишь мудрость, у тебя и дальше все сложится наилучшим образом. Как бы там ни было, сними с сестры доспех, осуши слезы и приготовься карабкаться обратно. Эти плато кишат людишками, от которых смердит Честью. Надо уйти и узнать, чего от нас хотят твои предки.

– Наши предки? – переспросил Демид. – Что у мертвецов общего со всем этим?

– Всё, – ответил Улим. – Поскольку они теперь главные. Доспех. Сейчас же! – Он маленькой молнией метнулся на стену и укатился прочь.

Венли настроила ритм насмешки в унисон тому, как с нею обошлись, и – вопреки запретам – помогла Демиду снять осколочный доспех. Улим вернулся с остальными и приказал им собрать части доспеха.

Они ушли, предоставив Венли возможность принести клинок. Она вытащила его из камня, а потом застыла, глядя на труп сестры: тот лежал, одетый лишь в стеганый поддоспешный костюм.

Венли почувствовала, как что-то внутри ее пошевелилось. Она опять услышала где-то в отдалении ритм потери. Скорбный, медленный, с четкими тактами.

– Я… – проговорила Венли. – Наконец-то мне не придется слушать, как ты зовешь меня дурой. Мне не придется беспокоиться о том, что ты вмешаешься. Я могу делать то, что хочу.

Это привело ее в ужас.

Она повернулась, чтобы уйти, но замерла, заметив движение. Что за маленький спрен выполз из-под трупа Эшонай? Он выглядел как маленький шарик белого пламени; от него исходили кольца света, а позади струился «хвостик». Спрен походил на комету.

– Что ты такое? – резко спросила Венли в ритме злобы. – А ну кыш!

Она ушла, бросив тело сестры на дне ущелья, раздетое и одинокое. Обреченное стать пищей ущельного демона или бури.

Ясна жива.

Ясна жива!

Предполагалось, что Шаллан приходит в себя после испытания, пускай на самом деле сражались мостовики. Все, что она сделала, – вцепилась в жуткого спрена. И все же она провела следующий день, не покидая своей комнаты, где рисовала и размышляла.

Возвращение Ясны что-то в ней пробудило. Раньше у Шаллан подход к рисункам был более аналитическим, включая заметки и объяснения, которые сопровождали наброски. В последнее время она лишь заполняла страницу за страницей непонятными образами.