— Ого! — вырвалось у офицера.

— Это не я говорю, — сказал его товарищ, — это Геродиан. Он был при этом и все это видел[109].

— Что ж, — ответил офицер, поднимая свою меховую шапку, которую в те времена носили гусарские офицеры, — это другое дело; здесь мне нечего сказать.

— Между прочим, — продолжил рассказчик, — император был шести футов роста и, как я вам говорил, был очень силен: ударом палки он мог сломать лошади ногу, а ударом кулака — свалить быка.

Увидев однажды человека внушительного телосложения, он подозвал его к себе и одним ударом своего меча разрубил его пополам. Как вы понимаете, против такого человека было опасно и нелегко затевать заговор. Двое братьев Квинтилианов между тем окончательно решились: они зарыли в землю все свои деньги и богатства в золоте и серебре, все драгоценные камни и украшения; подготовили лошадей к бегству, на случай, если им не повезет, и притаились под аркой узкого прохода, который вел из императорского дворца в амфитеатр.

Вначале фортуна, казалось, благоприятствует заговорщикам: появился Комод, который шел почти без сопровождения; братья бросились на него, а их сторонники обступили императора и его людей.

— Получи, — сказал один из братьев, ударив его кинжалом, — вот тебе, Цезарь, послание от сената.

И здесь в этом тесном проходе под низкими сводами завязалась ожесточенная борьба. Комод был лишь легко ранен: удар кинжала почти не принес ему вреда, тогда как каждый из его ударов стоил жизни одному из противников; наконец ему удалось схватить того из Квинтилианов, который ранил его кинжалом: он вцепился ему в шею своими железными пальцами и придушил его.

Умирая, этот старший из Квинтилианов успел закричать своему младшему брату: «Спасайся, Квадрат, все потеряно».

И тому удалось бежать, он вскочил на лошадь и пустился во весь опор.

Солдаты тотчас же бросились в погоню: для убегавшего речь шла о его жизни и смерти, а для его преследователей — о щедром вознаграждении. Между тем солдаты догнали Квинтилиана; к счастью для последнего, он все предвидел и прибег к последнему средству — странному, но этому следует верить, потому что об этом рассказывает Дион Кассий[110]. У беглеца был при себе небольшой бурдючок с кровью зайца. Кровь этого животного необычна тем, что при хранении не сгущается и не разлагается; он взял этот пузырек и упал с лошади, словно был ранен. Преследователи увидели его растянувшимся на дороге и потоками извергающим кровь из глотки; тотчас же, посчитав его мертвым, они стащили с него одежду, оставили тело на месте и поспешили сообщить Комоду о том, что его враг убит. За это время Квинтилиан поднялся, вернулся к себе в дом, заново оделся, прихватил с собой сколько мог унести золота и драгоценностей и бежал.

— А Комод, — спросил гусарский офицер, — как он нашел свою смерть? Мне интересно, чем кончил этот мясник, который убил за день десять львов.

— Он был отравлен Марсией, первой из своих любовниц, а затем задушен своим любимым атлетом Нарциссом; империей овладел Пертинакс, но и он через шесть месяцев распрощался с ней, а заодно и с жизнью. Тогда Рим и тот мир, что всегда стоял выше рынка, были куплены Дидием Юлианом; но Рим к тому времени еще не привык, чтобы его продавали.

— Он привык к этому позднее, — вставил офицер.

— Да, но в тот раз он восстал, правда, покупатель забыл заплатить; этим восстанием воспользовался Септимий Север, организовал убийство Дидия Юлиана, взошел на трон, и мир вздохнул.

Поскольку до самого Веллетри станций не предвиделось, а Рим от Веллетри в пяти лье, почтарь попросил разрешения дать и лошадям отдышаться.

Двое путешественников согласились с ним тем более охотно, что подъехали к одному из самых интересных мест в окрестностях Рима.

Они находились там, где когда-то решались судьбы Рима.

Они находились на поле сражения между Горациями и Куриациями. Услышав об этом, молодой гусарский офицер отдал честь, приложив руку к своей меховой шапке.

Затем оба сели в кабриолет.

Перед ними простиралась разделенная надвое дорогой в Альбано длинная горная гряда, левая оконечность которой приходится на Соракту, покрытую снеговой шапкой во времена Горация[111]и зеленой растительностью в наши дни, а самая высокая вершина которой увенчана Храмом Юпитера Лацийского[112]. Перед ними на белевшей вершине одного из холмов открылся Альбано, крестник Альба Лонги, даишей свое имя этому узурпатору, поднявшемуся на руинах Помпеи; которая со своими восемьюстами домов и тремя тысячами жителей не могла восполнить потери тех огромных строений, которые убийца мух Домициан даровал городу — убийце людей Помпеям; справа, нависая над Тирренским морем, протянулась гряда холмов, образовавшая собой тот цирк, где бились друг с другом и погибали в свой черед племена фаллисков, эквов, вольсков, сабинов и герников. За ними был Рим, Эгерийская равнина, где Нума принимал своих оракулов, — длинная череда курганов, тянувшихся к Риму и, кажется, готовых слиться с ним сплошной бороздой развалин; наконец, за Римом — огромное море, усеянное голубоватыми островками, как облаками, которые в своем пути в вечности безмятежно встали на якорь в небесной синеве.

Этот цирк сохранил две тысячи пятьсот воспоминаний, и этот цирк был движущей силой всеобщей истории на протяжении веков будь то при Республике или при папах.

Лошади отдышались, и экипаж продолжил путь.

У холма с могилой Горациев от дороги ответвлялась маленькая тропинка вправо, заметная на фоне рыжеватой, цвета львиной шкуры, растительности, покрывающей римскую равнину; эта маленькая и едва заметная тропка, исчезавшая в горных поворотах, благодаря пешеходам, сокращавшим себе путь из Рима в Валлатри, пережила на своем веку многое и многих.

— Видите эту тропинку? — спросил тот из молодых людей, которого его товарищ возвел в ранг чичероне, а теперь выказывал легкое нетерпение оттого, что экскурсия прервалась. — По всей вероятности, именно по ней два гладиатора Милона, бросив носилки, которые они сопровождали вместе с десятком своих товарищей, решились напасть средь бела дня на Клодия, о чем-то мирно беседовавшего с жнецами. Клодий, раненный в правую сторону груди копьем, наконечник которого вышел у него из плеча, бросился туда, где сейчас находятся эти развалины: тогда здесь была ферма. Гладиаторы — за ним, нашли его прятавшимся в печи и потащили на главную дорогу.