Жанна вскочила, разведя руками высокую траву. Она узнала этот крик. Точно такой же огласил стены кабинета Феро. О нем говорили этолог Эстевес и Пьер Роберж. Так кричат обезьяны-ревуны. Ну, кричат себе и кричат — чего пугаться? Но Жанну охватил ужас, как будто по пятам за ней гнался Хоакин.

Она бегом бросилась к машине. Бето по-прежнему щеголял в шортах, правда, натянул теплую куртку. Сейчас, облокотившись на капот, он цедил мате. Феро потягивался и приседал, разминая ноги. Лица у обоих были покрыты красноватой пылью. Жанна догадалась, что и сама выглядит не лучше.

— Слышали?

— Конечно, — кивнул Бето, не выпуская зажатой между зубами соломинки.

— Это обезьяны-ревуны?

— Их тут полным-полно.

Бето не выказывал ни малейших признаков испуга. И с видом знатока добавил:

— Они внесены в Книгу рекордов Гиннесса как самые шумливые создания на планете.

Жанна оглядела своих соратников. Бето, в шляпе гаучо, явно купленной в сувенирной лавке аэропорта, и костюме исследователя, слизанном с Индианы Джонса, меньше всего походил на надежного проводника, знающего все тропки и умеющего найти выход из любого положения. Что же до Феро…

Поднимусь с ними по реке, а потом брошу их. В лес пойду одна…

Кампо-Алегре оказалось призрачным поселением. Точнее говоря, призраком поселения.

Они добрались до него около полуночи. Пыльные улицы, проложенные по голой земле и утрамбованные тысячами ног. Хибары из бетонных блоков. Тощие, какие-то пришибленные собаки — наверное, весь день маялись от жары под безжалостным солнцем, а теперь, с наступлением ночи, дрожат, бедные, от лютого холода. Солдаты — кое-как одетые, на вид почти такие же пришибленные, больше всего похожие на забытых на никому не нужном посту часовых, которым уже не дождаться смены.

Если бы не неверный свет укрепленных у порога домишек штормовых ламп, они бы и вовсе ничего не разглядели. Но еще хуже темноты было давящее, засасывающее ощущение разлитой вокруг пустоты. Кампо-Алегре — населенный пункт без населения. Выморочный городишко. Казалось, хватит порыва ветра посильнее, чтобы сдуть его с лица земли. Если раньше окружающие болота не поглотят его без остатка.

В конце главной улицы обнаружился мотель.

Приземистое кирпичное строение, разделенное на комнатушки. Ветер гнал по улице опавшие листья, поднимал фонтаны пыли, заставлял стонать и гнуться пальмы. Ночь как будто заходилась в приступах натужного кашля, снова и снова судорожно отплевываясь.

— Могло быть и хуже, — заметил Бето, загоняя машину на стоянку. — А внутри там очень даже ничего.

Они выбрались из джипа. Температура упала еще на несколько градусов, так что теперь было что-то около нуля. Тьма впивалась в тело тысячей мелких укусов. Напротив гостиницы горел костерок, вокруг которого собралась небольшая группка закутанных в платки женщин. Их профессия не оставляла места сомнениям. Изо рта у них вырывался пар. Лица в обильной косметике в отблесках огней казались раскрашенными глиняными масками.

Проводник сообщил, что будет ночевать неподалеку, в доме одного своего родственника. Встретиться договорились завтра утром, в 7.45. Баржа на Парагвай отчаливала в 8.30.

Процедуру регистрации Жанна проходила в полузабытьи. Журнал записи. Паспорта. Плата вперед. Ключи. Двигалась она как заводная кукла. Мысли мешались. От ужина в компании Феро, даже поданного в номер, отказалась. Пожелала ему спокойной ночи и пошла к себе.

Четыре серые стены. Продавленная кровать. Мятое покрывало. Лампочка, горящая вполнакала. Вместо ванной комнаты — душевая кабина. Она взглянула на экран мобильника. Новых сообщений нет, но сеть принимает. Значит, она не вышла за пределы цивилизованного мира. Пока еще не вышла.

С благодарностью подставила тело под струю воды, смывающую накопившуюся пыль и грязь. Выключила свет и забралась в постель. Стоило прикрыть веки, как перед ней потянулись ряды пальм, заросли кустов, оплетенных колючками… В голове метались образы огня, засухи, злобной жестокости. После тряски в джипе руки и ноги все еще подрагивали. Бесконечная саванна проникала в нее, подчиняла себе…

Тем не менее чувствовала она себя хорошо. Измотанной. Отупевшей от усталости. Одурманенной. Все на свете куда-то отдалилось. Неминуемая опасность. Близкое присутствие Хоакина. Тайна леса… Отныне ничего из этого больше ее не волновало. Она перестала даже понимать, к какой цели движется. Единственное, в чем она теперь была уверена, — это путешествие изменило всю ее жизнь. Закалило душу. Карл Юнг писал: «Невроз есть страдание души, утратившей смысл существования». Может, ее душе тоже удастся обрести смысл существования? До сих пор она верно служила одному только Эросу. Искала любовь. Но находила в основном смерть. Насильственную смерть. Владения Танатоса. Выходит, только в своей ипостаси следственного судьи она достигала наибольшей цельности…

Она свернулась под одеялом в клубок. Мысли скакали, перепрыгивая с одного на другое. Вспомнились последние одинокие ночи в Париже. Как она слушала цифровые записи. Как мастурбировала в сумерках. Ей стало совестно за горькую печаль тех тоскливых часов. Но теперь все изменилось. Вот уже много дней, как она к себе не прикасалась. Вся эта грязь больше не имела к ней никакого отношения. С головой окунувшись в кошмар, она странным образом ощутила себя очистившейся. Просветленной. Она по пятам преследовала зло.

И вдруг почувствовала присутствие Хоакина.

Здесь, в ее комнате.

Черная неподвижная фигура, выгнувшаяся дугой на краю ее кровати. Он выглядел точно таким, как на снимке. Кожа в нашлепках древесной коры, листьев и звериной шерсти. Рот измазан кровью. Он вращает глазами, в которых светится безумие жестокости, не видя ее. Он дрожит, как будто ему холодно, очень холодно. И он не один.

У него за спиной маячит силуэт его отца. Высокий и худощавый мужчина замер в неподвижности. Светлым пятном на фоне тьмы выделяется седая шевелюра. Во сне — ибо она уже спала — Жанна услышала, как отец дает сыну приказ к нападению.

Но дитя джунглей приближается к ней тихим шагом. Вот она уже может рассмотреть его омерзительное лицо. Услышать его дыхание. Хриплое, скрежещущее. Как будто привычка выть по-звериному навсегда лишила его способности нормально дышать. Жанна лежала беспомощная, не в силах пошевелиться, словно из нее выпустили всю кровь…

Хоакин протянул к ней свою вывернутую под немыслимым углом руку. Провел длинными кривыми ногтями по ее лицу. Склонился ближе. Обдал запахами влажной земли, древесных корней и крови. Обнюхал ее. С шумом втянул в себя воздух. Она все глубже погружалась в сон. Ее охватило чувство безмятежного покоя. Она вдруг поняла, что он никогда не причинит ей зла. Он относится к ней с уважением. С почтением…

Она — его богиня. Его Венера.

Поэтому для него она неприкосновенна.

7.45.