Наверное, Катарина на протяжении долгих лет не встречала белого человека. Возможно, она вообще никогда не давала никаких показаний, поскольку ни одна комиссия до нее не добралась. Но свою роль она сознавала с абсолютной ясностью: передать людям свое послание, пока ей не помешала смерть.

Это был не просто свидетель. С ними говорила пифия.

Теперь Жанна лучше разглядела женщину. Глазницы так глубоко ввалились, что глаз не было видно. Кожа да кости. Всю плоть пожрало время. С помощью джунглей. И безумия…

— Им давали доносить ребенка, — продолжила медсестра.

— Как с ними обращались?

— Лучше, чем с остальными. Солдатам нужны были их дети, понимаете? Но наручников с них не снимали. И черной повязки с глаз — ни ночью, ни днем. Их допрашивали и пытали. До последнего дня. Охраняли с собаками. Эти женщины жили в аду. И рожали детей в аду.

— Вы помните их имена?

— Здесь не было имен. Только номера. В них не видели людей. Только производительниц младенцев. У детей тоже не было имен. И они здесь не задерживались. Об этом заботились врачи и солдаты. Фабриковали свидетельства о рождении… Эти дети рождались здесь только физически. На свет они появлялись потом, в приемной семье.

— Роды принимал врач?

Катарина усмехнулась:

— Вы плохо представляете себе, что такое Кампо-Алегре. Какой еще врач? Солдатня ненавидела беременных женщин. Их нельзя было насиловать. Ими надо было заниматься. Никакого удовольствия. И тогда они придумали игру.

— Какую игру?

С самого начала разговора Катарина ни разу не шевельнулась. Так и сидела, уложив руки на колени. Ее седая голова и бескровные пальцы отсвечивали в полумраке комнаты розовым.

Внезапно Жанна все поняла. И то, почему медсестра оставалась неподвижна. И то, почему ее поза казалась такой напряженной. И то, почему не блестели ее глаза. Катарина была незрячей. Неужели ее ослепили? Слепая прорицательница… Мистика какая-то. В Античности лучшие рассказчики и гадатели тоже были незрячими. Гомер, Тиресий…

— Они заключали пари на ребенка — кто родится, мальчик или девочка. Когда подходило время схваток, они забирали женщину и уводили ее в специальное помещение. У них там стояли сельскохозяйственные машины.

Жанна пыталась сглотнуть комок в горле, но у нее не получалось. Тьма проникла ей в горло, иссушив его. У себя за спиной она ощущала присутствие Феро, остолбеневшего от услышанного.

— Зачем… Зачем им понадобились машины?

— Для тряски. Они привязывали женщину к трактору и включали мотор. Чтобы ускорить роды. И делали ставки. Если бы вы только слышали… Женщины стонали. Солдатня хохотала. И все перекрывал грохот машин. Это был кошмар.

— И что они делали с детьми?

— Я ведь вам уже сказала. Их забирал врач.

— А… А мать?

— Убивали. На месте. Первым звуком, который слышал ребенок, был хлопок выстрела.

Жанна сосредоточилась. Еще один-два вопроса — и медсестра замолчит. Вернется в свой призрачный мир.

— В семьдесят втором году вы уже были здесь?

— Да. Была.

— Вы помните, кто-нибудь из женщин рожал здесь в это время? До начала диктатуры?

— Да, самая первая. На которой опробовали штуку с трактором.

— Вам известно, как ее звали?

— Нет. Повторяю: никаких имен.

— А ребенка?

— Хоакин. Его усыновил офицер из казармы. Гарсия. Никчемный тип. Пьяница.

— Вы знаете, что потом случилось с его семьей?

— В семьдесят седьмом году Гарсия убил жену, а потом покончил с собой. Мальчик убежал. Говорят, он выжил в джунглях. Совсем одичал. Только настоящая дикость была не в лесу, а здесь. В Кампо-Алегре.

— Через несколько лет мальчика нашли. Вы помните, как это было?

— Я помню Альфонсо Палина. Он приезжал за мальчиком. В восемьдесят втором. Но Хоакин к тому времени уже покинул лагерь. Его увез с собой иезуит.

— Вы знали, что Палин был его отцом?

— Ходили всякие слухи. Болтали, что Палин спал с матерью мальчишки, еще в Буэнос-Айресе. И он хотел забрать ребенка себе. Пельегрини, который заправлял военной базой, чуть не помер со страху. Все знали, на что способен Палин.

— Что вы имеете в виду?

Катарина покачала головой. Нижнюю часть ее лица вдруг исказила гримаса, как будто по нему полоснули бритвой. Наверное, это означало улыбку. Но выражение глаз ничуть не изменилось. Впрочем, у нее не было глаз. Вместо них зияли черные провалы.

— Когда ему стало известно, что сделали с его любовницей, он выяснил, кто именно принимал участие в пытках. И всех их перебил. Каждому пустил по пуле в затылок.

— Пельегрини это стерпел?

— Пельегрини рыл землю, чтобы разыскать ребенка. Побыстрее отдать его Палину. И молился, чтобы адмирал больше не заглядывал на базу.

Что было дальше, Жанна уже знала.

Она кивнула Феро, силуэт которого едва угадывался в полумраке комнаты. Пора возвращаться. Надо найти лодку, пока совсем не стемнело.

Они уже стояли на пороге, когда Жанна, не удержавшись, задала последний вопрос:

— Что у вас с глазами?

Катарина ответила не сразу. Лежащие на коленях руки сжались в кулаки:

— Это кара.

— Вас ослепили солдаты?

— При чем тут солдаты? Я сама себя покарала.

Она приложила кулаки к пустым глазницам:

— Однажды утром я сказала себе, что видела достаточно. Пошла на кухню. Взяла ложку. Прокалила на огне и… Сама себе сделала операцию. С тех пор я живу с индейцами.

Жанна тихо попрощалась с женщиной и вытолкнула Феро в коридор. Тот едва не упал, поскользнувшись на каком-то корне.

— Подождите.

Жанна замерла в дверях.

— Куда вы теперь? — спросила медсестра.

— Мы идем дальше.

— Здесь некуда идти.

— Мы идем в Лес мертвецов.

Повисло недолгое молчание. Наконец своим бесцветным, отстраненным, словно чужим, голосом Катарина произнесла:

— Ну, значит, вы их увидите.

— Кого?

— Матерей. Матерей этих младенцев.

— Вы же сказали, что солдаты убивали их сразу после родов.

— В этом мире они умерли. Но не в Лесу мертвецов. Там они кочуют по зыбучим землям лагуны. У них души людоедов. Они питаются человеческой плотью. Это их месть. Когда встретитесь с ними, передайте от меня привет. Скажите, что я их не забыла.

Хоакин. Дитя Зла.