Во время службы собор был полон молящимися, из которых многие пришли пешком за 4 версты от города. В населении вообще под влиянием бедствий революции замечался религиозный подъем. В Севастополе все церкви были переполнены, но больше всего народа привлекал отец Георгий Спасский.[371] Красавец собой и великолепный оратор, он гипнотизировал своих слушателей и еще более того слушательниц. Он считался главным священником флота и бывал изредка у меня с докладом. Он был безусловно обаятельный человек, но, может быть, и большой дипломат.

Мой рабочий день обыкновенно начинался в Севастополе с 8.30 утра. До 9 я принимал всех, кому нужно было меня видеть из лиц, не имевших у меня специального доклада. Каждый день приходило несколько человек, по преимуществу дам, по самым разнообразным делам. Часто бывали также всякие аферисты с заманчивыми предложениями или явно мошенническими, или скрытыми под фиговым листом. Всех этих господ я отсылал к адмиралу Саблину, который председательствовал в комиссии, обсуждавшей эти предложения. Таким образом я гарантировал себя как от возможных нареканий, так и от ошибок вследствие неопытности в коммерческих делах. Однако не мог не вспомнить двух случаев, когда ко мне были подосланы красивые элегантные женщины, явно имитировавшие жену Пентефрия,[372] от которых мне приходилось спасаться под защиту своего адъютанта в другую комнату. Одна дама хлопотала об уступке в аренду коммерческого парохода для предприятия, а другая для покойного места своему мужу. Когда была объявлена принудительная мобилизация, то появились многочисленные дамы, ходатайствующие об освобождении своих сыновей. Среди них были и такие, которые упорно настаивали, чтобы я взял их сыновей в свой штаб.

С 9 часов обычно следовали доклады сторожевой и распорядительной частей, а также начальника штаба, а после обеденного перерыва доклады флагманских специалистов. По окончании докладов я обыкновенно ездил на катере или автомобиле по судам и учреждениям. Из докладов самый неприятный и скучный для меня был доклад главного морского прокурора, председателя комиссии по рассмотрению поведения офицерских чинов при большевиках. Комиссия назначала взыскания за всякую службу у большевиков, хотя бы и на должности сторожа. Я имел право смягчать наказания на две степени, что обыкновенно и делал. В конце концов все сводилось к моральному осуждению, так как содержать обвиненных под арестом все равно не было возможности за неимением места, да и жалко было расходовать людей для того, чтобы сторожить таких арестантов.

Из числа многих десятков лиц, проходивших таким образом через комиссию, помню только двоих, заслуживавших действительного осуждения. Остальные или просто хотели есть, или шли как бараны и делали все, что им приказывали, из чувства страха перед силой. Это порок, присущий всей нашей русской интеллигенции. Были, конечно, среди офицеров и настоящие провокаторы, но они эвакуировались с большевиками вместе. Таков был капитан 2-го ранга Богданов, правая рука большевика Дыбенко,[373] бывший до революции адъютантом главного командира Севастопольского порта. Говорят, что он был непосредственным виновником убийств некоторых офицеров. Таковы были Модест Иванов[374] и адмирал Максимов,[375] игравшие более чем двусмысленную роль во время революции, но психология этих господ еще недостаточно разъяснена.

Во время своих объездов кораблей я старался всячески повлиять на психологию личного состава, знакомясь с его нуждами и настроением.

В первых числах сентября на рейд явился английский дредноут «Мальборо» под флагом контр-адмирала Сеймура,[376] младшего флагмана эскадры Средиземного моря. Он сейчас же явился с визитом ко мне, и у нас произошел довольно интересный разговор. Адмирал Сеймур начал сразу же в повышенном тоне говорить, что добровольцы обижают бедных грузин и занимают грузинские области. До тех пор, пока не соберется европейская конференция и не разрешит спорных вопросов о границах, Англия является покровительницей малых народностей на Кавказе и не потерпит никаких обид и насилий. В частности, от меня он потребовал отозвать отряд моих судов из Туабсе[377] и главным образом стационера в Батуме, которым была канонерская лодка «Кубанец». Конечно, все это были лишь громкие слова, а на самом деле англичане просто хотели избавиться от свидетелей того, как они вывозили из Батума запасы нефти и смазочных материалов, принадлежавшие русской казне.