Гитлер также надеялся, что сменить Черчилля на посту премьер-министра сможет невероятно тщеславный сэр Сэмюэль Хор, который ранее был одним из главных сторонников мира, а к концу мая занял пост британского посла в Мадриде[881]. Ему бы польстило такое предложение. Заместитель министра иностранных дел Р. О. Батлер также входил в число государственных деятелей, для которых Realpolitik стояла превыше чувств. Семнадцатого июня он сказал шведскому посланнику Бьорну Прицу, что “официально [он] пока будет выступать за продолжение войны, но при этом постарается убедиться, что не будет упущена ни одна возможность пойти на компромисс, если удастся согласовать приемлемые условия и ни один упрямец этому не помешает”[882]. Батлер был мастером компромиссов, считал политику “искусством возможностей” и с подозрением относился к убежденным политикам вроде Черчилля. Он также сказал Прицу, что руководить действиями правительства в отношениях с Германией должен “здравый смысл, а не бравада”. Когда его спросили о возможности установления в Британии режима наподобие режима Виши, его друг и коллега Энох Пауэлл лаконично ответил: “Рэб был администратором”[883]. Выступая за политику умиротворения с тем же энтузиазмом, что и сам Чемберлен, Батлер вполне мог счесть своим патриотическим долгом сделать все возможное, чтобы облегчить страдания британского народа, наладив работающий механизм взаимодействия с завоевателями.

Галифакса же, вероятно, Черчилль выбрал бы, чтобы сопровождать короля и королеву (которых он прекрасно знал) в Канаду, где планировалось организовать продолжительное сопротивление за пределами метрополии. Как бывший заместитель министра по делам колоний, вице-король Индии, а с начала 1938 г. и министр иностранных дел, Галифакс прекрасно знал империю и был лично знаком с теми колониальными политиками, с которыми пришлось бы иметь дело свободному британскому правительству. Если бы его сумели убедить покинуть обожаемый Йоркшир, вероятно, он стал бы премьер-министром правительства в изгнании. Политическая поддержка, которой он пользовался в начале мая, когда уступил пост премьер-министра Черчиллю, вернулась бы, как только Черчилль встретил бы свой конец. Оставался лишь один возможный политический лидер, Невилл Чемберлен, но он умирал от рака. К октябрю он стал нетрудоспособен и в ноябре скончался.

Если бы немцы пошли по тому же пути, что и во Франции, где они оккупировали индустриализованные, густонаселенные регионы страны и Париж, а столицей марионеточного режима выбрали курортный городок, британским Виши вполне мог стать Харрогейт. В просторных викторианских отелях, включая “Каирн”, “Краун”, “Мажестик”, “Олд-Суон”, “Грэнби” и “Империал”, могли бы разместиться министерства сельского хозяйства, здравоохранения, транспорта и внутренних дел. Внешней и оборонной политикой из Лондона руководил бы фон Браухич либо другой назначенный Гитлером генерал-губернатор или рейхспротектор. В то время как Французское республиканское правительство в конце концов объявило о самороспуске в переделанном кинотеатре, остатки Палаты общин могли хотя бы рассчитывать на зал приемов в Королевских купальнях.

Важным вопросом для любого британского политика, кто возглавил бы хоть “правительство Виши”, хоть канадское правительство в изгнании, стал бы статус империи. Несмотря на сделанное Гитлером в 1937 г. предложение “гарантировать” его сохранение и намеки на это в его речи 6 октября 1939 г., маловероятно, чтобы империя надолго осталась под реальным британским контролем. Если бы Гитлер, победив Россию, обратил свое внимание на США, британские карибские базы стали бы бесценными портами германского флота. Британская империя, как случилось и с Французской, стала бы наиболее вероятной зоной противоречий двух британских правительств. Если бы и харрогейтское (режим Виши), и оттавское правительство (правительство свободной Британии) заявили о своих правах на Индию и другие британские владения, неизбежно возникли бы трения, как случилось в 1940–1942 гг. в Африке, где конфликтовали сторонники режима Виши и свободного французского правительства. Если бы нацистам удалось стравить британцев друг с другом, они одержали бы окончательную победу.

Гораздо проще представить, как Геббельс объяснил бы британскому народу причины катастрофы. Он призвал бы их винить в своем поражении евреев, социалистов, нерешительных демократических политиков “старой гвардии”, милитаристов Черчилля, капиталистов-янки, наживающихся на производстве оружия, зарубежных финансистов и многих других. Он также заявил бы, что королевская семья и Галифакс позорно бежали из страны. (Так и слышно, как лорд Хо-Хо, ухмыляясь, объявляет об их “трусливом побеге”.) Но народу дали бы и новую надежду. Как выразился в своей книге Джойс: “Поражение Англии стало бы ее победой”. Вспомнились бы разговоры Джозефа Чемберлена об англо-германском союзе, которые он вел в начале века, и этот союз был бы “успешно” заключен между Ллойдом Джорджем и Гитлером. Немцев и британцев представляли бы естественными арийскими союзниками в борьбе с большевиками славянами и капиталистами американцами. Чтобы распространять эти идеи, Геббельс пользовался бы не только радио, но и иным средством массовой информации, которое в оккупированной Европе называли продажной прессой. В оккупированной Польше генерал-губернаторство выпускало восемь (почти идентичных) ежедневных газет в различных городах, а также шесть других периодических изданий. Для них писали немцы, которые жили в Польше до войны, а также около 120 поляков. Допускалось и существование политически нейтральных профессиональных журналов, посвященных разнообразным темам – от акушерства до разведения домашней птицы[884].

Подобно польской продажной прессе, британская тоже постепенно изменила бы тон, когда немцы столкнулись бы с трудностями на Восточном фронте, как это случилось в 1943 г. Акцент стал бы постепенно смещаться с восславления германского оружия и культуры к общей “панъевропейской борьбе с большевизмом”. Пропагандисты Виши говорили об общем европейском будущем как катализаторе восстановления достоинства и самоуважения, и это было бы слово в слово повторено в Британии. “Вместо того чтобы поддерживать соперничество в Европе, – сказал Гитлер Мартину Борману, – Британия должна сделать все возможное, чтобы сплотить Европу. Будучи союзником единой Европы, она сохранит шанс играть роль арбитра на международной арене”. В 1942 г. имперский министр экономики и президент Рейхсбанка доктор Вальтер Функ написал первую главу в книге Europäische Wirtschaftsgesellschaft (“Европейское экономическое сообщество”), в которой призвал к введению единой европейской валюты. В других главах описывались нацистские планы проведения общей сельскохозяйственной политики, введения механизма валютных курсов, организации единого рынка и центрального банка. Доктор Антон Райтингер из химического гиганта IG-Farben написал главу “Новая Европа и ее общие аспекты”[885]. Планы по установлению нового европейского порядка упорно пестовались бы нацистской пропагандой, отчасти чтобы поражение британцев казалось не таким горьким, отчасти чтобы прикрыть наготу германского imperium и отчасти чтобы стимулировать антиславянские и антиамериканские настроения.