Как хорошо известно, оптимистические расчеты Гитлера постепенно вступали в суровое противоречие с тем, что происходило на самом деле. Карты дорог не соответствовали реальности, в то время как сами дороги на жаре поднимали клубы пыли, а после дождя раскисали, из-за чего весь транспорт увязал в грязи. Танковые части и моторизованная пехота могли кое-как продвигаться вперед, несмотря на механическую усталость, но пехота и конные части, перевозившие материальное обеспечение, отставали все сильнее[896]. Тяжело нагруженные пехотинцы маршировали по однообразному ландшафту, где непостижимые расстояния заставляли их попеременно то сердиться, то досадовать на жизнь, а мухи и мошки слетались на запах их пота. Казалось, даже огромное количество захваченных в плен русских – например, 300 000 под Смоленском, 650 000 под Киевом, 650 000 под Вязьмой и Брянском (большинство из них погибнет от суровых условий содержания) – не подкрепляло слабеющую решимость противника. Складывалось впечатление, что Советский Союз без труда находит новых солдат, призывая их из Сибири или задействуя наспех организованные гражданские ополчения[897]. Приказ Сталина номер 270 лишил потенциальных дезертиров смелости, санкционировав арест членов их семей: по меньшей мере, родственники сдавшихся солдат лишались любой государственной поддержки. Генералы вроде Павлова, которого Сталин обвинил в собственных ошибках, расстреливались. Гражданские производственные мощности в срочном порядке переводились на военные рельсы: вскоре заводы по производству велосипедов уже стали выпускать огнеметы, а крупные заводы вместе с рабочими демонтировались и эвакуировались на Урал, в Западную Сибирь, Казахстан и Центральную Азию. К примеру, в конце декабря 1941 г. металлургический комбинат “Запорожсталь” всего за шесть недель был перевезен с Украины в окрестности Челябинска на Урале, несмотря на то что для закладки фундамента приходилось подогревать землю: иначе цемент замерзал при температуре –45 градусов по Цельсию[898]. Влияние этих масштабных мер на немцев было удачно названо “экономическим Сталинградом”[899].

Советское сопротивление дополнялось просчетами немцев. В конце июля, вопреки советам генералов, которые хотели продолжить наступление на Москву, Гитлер остановил группу армий “Центр” под Смоленском и отправил одну фланговую группу в сторону Ленинграда, а другую – к бассейну Донца и Кавказу на юге. К 11 августа менее уверенный в успехе Гальдер отметил тревожный факт наличия советских дивизий, существование которых немцы почему-то не учли, причем эти дивизии были “вооружены и оснащены не по нашим стандартам… но все равно они [были], а если мы громи [ли] их дюжину, русские просто выставля [ли] новую дюжину им на смену”[900]. Операция “Тайфун” – возобновленное наступление группы армий “Центр” на Москву – началась в октябре, в опасной близости к зиме. К началу декабря температура упала ниже –30 градусов по Цельсию, из-за чего масла и смазки сгустились, а земля стала тверже. Одетые не по погоде солдаты набивали форму газетами и пропагандистскими листовками и сбивались в жалкие группы у костров, расходуя ценные запасы бензина. Топоры отскакивали от замороженной конины. Отказываясь мириться с мыслью о тактическом отступлении, Гитлер саркастически спросил выступающего за такую стратегию генерала: “Сэр, куда, ради всего святого, вы предлагаете отступать? Насколько далеко вы хотите отступить?…Вы хотите отступить на 50 километров? Думаете, там будет теплее?”[901] Подойдя совсем близко к Москве, в конце декабря измотанные и охваченные паникой германские войска, преследуемые свежими сибирскими дивизиями, облаченными в зимнее обмундирование и вооруженными автоматами, отступили на 280 километров от советской столицы. Стратегия блицкрига, в соответствии с которой русских предполагалось разбить до наступления зимы, провалилась; началась долгая война на истощение. В разговоре с Борманом 19 февраля Гитлер заметил: “Борман, вы знаете, я всегда терпеть не мог снег. Я всегда его ненавидел. Теперь я понимаю почему. Это было предчувствие”[902].

Сдержав советское зимнее наступление фанатичным сопротивлением, Гитлер умерил свои амбиции в отношении летней кампании 1942 г. (план “Блау”) и решил сделать один мощный рывок в направлении нефтяных месторождений юга. Он понял, что нуждается в природных ресурсах этого региона, чтобы перейти от провалившейся стратегии блицкрига к долгой войне на истощение против международной коалиции влиятельных держав. Он сказал: “Если я не получу нефть из Майкопа и Грозного, мне придется свернуть эту войну”[903]. Гитлер снова фатальным образом вмешался в расположение своих сил, разделив их между двумя целями – нефтью на юге и итоговым противостоянием с советскими резервами к западу от Волги. Он вслед за Сталиным решил превратить Сталинградскую битву в реальное и символическое столкновение воль. Каждая груда обожженных кирпичей, каждый этаж опустошенных зданий приходилось отвоевывать с пушками, гранатами, огнеметами и снайперским огнем. Центральный вокзал в течение трех дней пятнадцать раз переходил из рук в руки. Пока части Паулюса пытались нейтрализовать советских защитников, вокруг них сомкнулись советские клещи, причем глубина окружения сделала невозможным выход из него, а провал люфтваффе со снабжением возникшего кармана с воздуха привел к итоговой капитуляции Паулюса и 90 000 его солдат[904]. После Сталинграда финские, венгерские и румынские союзники Гитлера начали настаивать на переговорах о мире. Однако 4 июля 1943 г. он снова пошел в наступление, на этот раз сравнительно узким 150-километровым фронтом, чтобы вырвать Курский выступ. Крупнейшее танковое сражение Второй мировой войны привело к переходу стратегической инициативы к Советскому Союзу, который с тех пор диктовал темп войны.