— Позволь, я убью ее.

И тут она наконец-то почувствовала, как в ней закипел гнев. Нет, дело и впрямь зашло слишком далеко.

— Я сама это сделаю, — сказала Фабиола, твердо взглянув в глаза Веттию.

Он открыл было рот, собираясь возразить, но Фабиола указала на убитую змею:

— Отрежь ей голову и дай мне.

Веттий вытащил большой, зловещего вида нож, висевший у него на поясе, поспешно исполнил просьбу и выпрямился.

— И нож тоже оставь мне.

Веттий улыбнулся и протянул ей оружие.

Фабиола крепко стиснула костяную ручку, чтобы набраться решимости, и представила себе Ромула — как он убивает, чтобы выжить, сначала как гладиатор, а потом как солдат. Эти мысли, от которых пробирал холод, прибавили ей сил. Похоже, что тут, в Лупанарии, все обстояло точно так же, как и там. Несмотря на предательство Помпеи, Фабиола не собиралась отрекаться от главной цели, которой подчинила свою жизнь, — спасти брата. В том положении, в котором она находилась, ее можно было достичь только одним путем: добывать сведения у обладателей богатства и власти.

И пусть никто не становится на ее пути.

Парфия, лето 53 г. до н. э.

Под вечер Красс созвал к себе всех семерых легатов. По каким-то ведомым лишь одному Сурене причинам атаки парфян уже некоторое время не возобновлялись. Возможно, он решил предоставить своим воинам вполне заслуженный отдых. И римскому полководцу хватило разума воспользоваться предоставленной ему передышкой. После того как Красс лишился кавалерии, непобедимые легионы сделались беспомощными. Нужно было что-то предпринимать. Безотлагательно.

Красс, отчаянно желавший найти хоть какой-то выход, налитыми кровью глазами смотрел вокруг. Шестеро облаченных в красное офицеров избегали его взгляда и всякий раз поспешно опускали взор к горячему песку.

У одного Лонгина хватало смелости смотреть ему в лицо.

— Что будем делать? — Красс даже охрип от волнения. — Если мы так и будем стоять, нас всех перебьют.

— Еще одной атаки люди не выдержат, — сразу же отозвался Лонгин. — Остается только одно. Отступить.

Все остальные закивали. Положение было ужасным. Римские армии крайне редко отступали с поля битвы, но в этом огненном аду исконные уставы следовало пересмотреть.

— Теперь, когда мы лишились обоза, у нас совсем нет воды. Мы обязаны отойти в Карры. — Лонгин говорил как никогда твердо.

Легаты не слишком внятно выразили свое согласие. В Каррах были глубокие колодцы и мощные земляные оборонительные валы. За ними можно неплохо укрыться от смертоносных парфянских стрел.

— А потом?

Судя по всему, после смерти Публия генерал полностью утратил способность что-либо решать.

— Двинуться на север. В горах, на пересеченной местности, нам будет гораздо легче. Если повезет, мы сможем найти Артавазда.

Красс прикрыл глаза. Его кампания пришла к бесславному завершению, его планы сравняться славой с Цезарем и Помпеем пошли прахом.

— Командуйте отступление, — прошептал он.

— А как быть с ранеными?

— Бросьте их.

— А нельзя ли по-другому? — осведомился Комициан, возглавлявший шестой легион. — У меня пострадало более пяти тысяч человек.

— Делайте, как я велел! — снова взъярившись, взвизгнул Красс.

— Он прав, — резко бросил Лонгин и дерзко добавил: — На этот раз. Они слишком сильно задержат нас. У нас нет другого выхода.

На этом споры прекратились. Седой легат громко отдал приказы находившимся поблизости солдатам.

Через несколько мгновений трубы издали зловещие звуки, которые легионерам редко доводилось слышать. Раненые всполошились — все хорошо понимали, что это означает для них. Из наемников Бассия пятеро не могли идти, их должны были бросить. Как только сигнал к отступлению стих, старший центурион подошел к ним:

— Вы отважно дрались, парни. — На лице Бассия мелькнула совершенно несвойственная ему улыбка. — Но сегодня выбор у нас небогат. Мы должны немедленно сняться с позиций, а никто из вас не может идти. Так что вам остается или попытать счастья здесь — вдруг уцелеете, — он помолчал, — или выбрать быструю смерть.

Последние слова повисли в раскаленном воздухе.

Невредимые воины уставились в землю, не желая смотреть в глаза своим товарищам. Центурион предлагал жестокий выход, но парфяне наверняка оказались бы еще менее милосердными.

— Нет, командир, я еще не готов отправиться в Гадес, — сказал темнокожий египтянин с обмотанным окровавленной тряпкой бедром. — Хочу забрать несколько человек с собой.

Еще один солдат решил остаться с ним. А у троих раны были слишком тяжелыми. Слабость не позволяла им ни отступать, ни драться. Оставался один-единственный выход. Негромко переговорив между собой, они кое-как помогли друг другу подняться.

— Ты, командир, постарайся побыстрее, — сказал один из них.

Бассий молча кивнул.

К горлу Ромула подступил комок. Ему доводилось убивать противников на арене, но среди них редко попадались люди, которых он знал, с которыми вместе тренировался и бился бок о бок. А с этими тремя он почти не расставался с того дня, когда все они взошли на борт «Ахиллеса», — целую вечность. За два без малого года кампании Ромул узнал этих троих достаточно хорошо, чтобы искренне скорбеть о них.

Центурион крепко пожал руку каждому. А потом защел им за спины. Обреченные склонили головы, подставив шеи своему убийце. Они принимали почетную воинскую смерть.

Гладиус Бассия со зловещим шорохом вылетел из ножен. Держа его двумя руками, центурион высоко поднял свой наточенный как бритва меч, направив его острием к земле. Клинок сверкнул как молния и перерезал позвоночник первому из солдат. Смерть наступила мгновенно: без звука, без единой судороги безжизненное тело повалилось на песок. Не сказав ни слова, Бассий перешел ко второму, потом к третьему. Убийство из милосердия заняло очень мало времени; несомненно, ветерану не впервой было заниматься этим прискорбным делом.

По всему расположению римских войск самые совестливые и твердые офицеры занимались тем же. Однако у парфян не было намерения позволить врагам спокойно отступить, и, прежде чем центурионы успели покончить со своей печальной обязанностью, началась новая атака.

Бассий быстро построил людей в каре. После гибели Сидона и остальных пяти центурионов ветеран принял команду над целой когортой регулярного войска. Все уцелевшие младшие офицеры пребывали в растерянности, и никто не стал оспаривать этого необычного решения. Бассий помахал напоследок египтянину и его товарищу. Они сидели спина к спине, держа мечи наготове.

Глаза Ромула наполнились слезами, он не мог заставить себя оглянуться.