В среду 12 сентября, ближе к ночи, мы с Сарвари смогли попасть к Тараки и поговорить с ним. Мы предупредили его об опасности и предложили свой план, как устранить самого Амина. Тараки, выслушав, грустно произнес, обращаясь ко мне: «Сынок, я всю жизнь оберегал Амина и всю жизнь меня за это били по рукам — вот посмотри на мои руки, они даже опухли от ударов. Может, вы и правы».

Получив таким образом одобрение, в четверг мы должны были осуществить свой замысел. Предполагалось, что все произойдет во время обеда — мы ежедневно обедали вместе у Тараки. Но, к сожалению, среди тех, кто был посвящен в детали, оказался один предатель. Он предупредил Амина, и тот на обед не пришел. Когда ему позвонили, он соврал: «У меня дочь заболела».

Мы стали думать, что предпринять теперь. «Плохо дело, — сказал я Тараки. — Но все равно мы обязаны осуществить свой план». — «Я сам все исправлю», — ответил генсек. Он снял трубку и набрал номер Амина: «Что вы там не поделили? Вот здесь у меня Гулябзой и другие — приходи, поговорите по-мужски. Вам надо помириться». — «Пока ты не уберешь Гулябзоя и Сарвари, я не приду, — ответил Амин. — Убери хотя бы этих двух. Гулябзоя отправь послом». Но Тараки стоял на своем: «Приходи, буду вас мирить».

В тот же день, позже, Амин сам позвонил Тараки и предупредил, что официально откажется признавать его главой партии и государства. Не в силах скрыть своего огорчения, Тараки, услышав эти слова, бросил трубку. У меня с собой был маленький пистолет — я отдал его генеральному секретарю. Он сначала положил пистолет в ящик стола, но затем, передумав, вернул: «Пусть лучше будет с тобой, сынок».

«Товарищ Тараки, — предложил тогда Ватанджар, — дайте нам десять минут, и мы решим эту проблему. Есть план. Есть люди». — «Нет, это не годится, — возразил Тараки. — Вы военные, а не политики, вам лишь бы пострелять». — «Тогда потребуйте чрезвычайного заседания Ревсовета или Совмина, — предложил я. — Там мы официальным путем устраним Амина». — «И это тоже не выход». — «Еще вариант: объявите по радио и телевидению, что Амин отстраняется от всех постов в партии и государстве. Созовите политбюро и в ходе заседания изолируйте его сторонников».

Но наш вождь только отрицательно качал головой. «Скажи, — обратился он ко мне, — а командующий гвардией чей человек — твой или Амина»? — «Кто ему первым отдаст приказ, того он и послушает». — «Тогда ты проиграл, сынок. И запомните, друзья мои, ради своего спасения я не убью даже муху. Пусть мою судьбу решают партия и народ».

После этого мы разъехались каждый по своим рабочим местам. Вечером, где-то около восьми часов, мне сообщили, что будто бы Амин объявил по радио о раскрытии им заговора с нашим участием и о том, что все мы четверо смещены им со своих постов. Я тут же позвонил во дворец. «Не может быть!» — воскликнул, выслушав меня, Тараки.

Без промедления мы отправились в посольство СССР, чтобы там посоветоваться с советскими товарищами.

Валерий Старостин в этот день готовил свой дом к намеченному на 17 сентября приему молодых иностранных дипломатов. Когда наступили сумерки, в гостиной зазвонил телефон. Голос обычно спокойного и уравновешенного Гулябзоя на сей раз звучал как-то слишком возбужденно. Афганец сказал, что все они — министр внутренних дел Ватанджар, начальник службы государственной безопасности Сарвари, министр границ Маздурьяр — сидят сейчас у него в квартире. Они хотели бы срочно встретиться со Старостиным и передать ему очень важную информацию об осложнении политической обстановки. При этом министр связи не удержался и трагическим голосом воскликнул, что в стране происходит государственный переворот, что революция в опасности, а товарищу Тараки в настоящее время угрожает смертельная расправа.

Старостин спросил: «Где и каким образом мы можем организовать встречу с вами и вашими друзьями»? Гулябзой назвал свой адрес в Микрорайоне. Однако просил в квартиру не заходить, а ждать его выхода из подъезда. Мол, я увижу вас в окно, выйду и приведу куда нужно.

Валерий тут же поехал в посольство. Осадчий, похоже, заранее предполагал, что Гулябзой может позвонить оперативному работнику, и потому ничуть не удивился его докладу. «Передай этим министрам, что пока жив и дееспособен Тараки, Советский Союз никогда не поддержит никакого другого человека, который захочет претендовать на пост главы Афганистана, — сказал он. — Ни Амин, ни другой лидер нам не нужны. Об этом Пузанову сегодня поступила телеграмма. То же самое в телефонном разговоре с послом заявил Леонид Ильич».

После доклада Осадчему Валерий на предельной скорости помчался в Микрорайон.

Квартира Гулябзоя оказалась в доме, почти наполовину заселенном шурави. Поэтому появление здесь сотрудника советского посольства не должно было вызвать недоумения. Оставив свою машину на стоянке возле соседнего дома, Старостин подошел к названному Гулябзоем подъезду. Никаких подозрительных людей, которых можно было бы принять за сотрудников «наружки», он не заметил. Прошло около часа, однако афганец так и не вышел из дома.

Наступала темная афганская ночь. В тусклом свете окон и уличных фонарей люди становились похожими на призрачные тени. Валерий решил, что дальнейшее ожидание бессмысленно. В его голове роились тревожные вопросы. А вдруг Гулябзой и его друзья уже арестованы? Может быть, именно поэтому и не было наружного наблюдения за домом?

Старостин опять поехал в посольство. Перед служебным зданием он увидел «Мерседес» с афганскими номерами. Валерий бегом, перескакивая через две ступеньки, вбежал по лестнице на третий этаж и вошел в кабинет Осадчего. Доложил, что встреча с халькистами не состоялась по неизвестной ему причине. Вроде бы он все сделал правильно, как договорились, но Гулябзой из дома не вышел.

— Да здесь они, — успокоил его резидент. — Вся «банда четырех». Сидят у нас в посольстве и ждут, как разрешится ситуация, — Осадчий, чуть-чуть отдернув шторку окна, показал на стоящий перед зданием «Мерседес». — Приехали поговорить с послом, а его сейчас нет, уехал на встречу с Тараки и Амином. Они утверждают, что Амин намерен сегодня ночью расправиться с ними, а уже назавтра может состояться отстранение от власти самого Тараки.

— Вы считаете, что такое действительно возможно?

Осадчий опять посмотрел в окно на одиноко стоящую машину. Повернулся к Валерию. Лицо его было серьезным:

— Да, я думаю, что такой вариант возможен.

— Но ведь мы не можем в этом случае сидеть сложа руки, — с отчаянием произнес Валерий. — Надо же что-то делать…

— А что делать? Пузанов только что разговаривал с Москвой и получил четкое указание попытаться их примирить. Любой ценой! — продолжая смотреть в окно, обреченно сказал Осадчий. — Да-а-а, любой ценой.

— Даже ценой жизни этих министров, признанных в стране героев Апрельской революции?

— Получается так.

— Выходит, Советский Союз, то есть мы с вами, предаем этих людей, так же как мы предали в свое время Кармаля и его парчамистов?

— Мы с тобой, Валера, занимаемся политической разведкой. А в политике иногда бывает нужно поступиться некоторыми моральными принципами, — тоскливо и тихо пояснил Осадчий. Задернув штору, он отошел от окна, сел за стол и начал молча рассматривать какие-то бумаги. Это означало, что разговор окончен и Старостин должен покинуть кабинет шефа.