— Нельзя служить двум господам.

Он старался быть осмотрительным и потому наклонился надомной, а не над Джейсоном. Наверное, не боялся что я могу выкусить шмат мяса изего лица. Я посмотрела прямо в это лицо на расстоянии почти поцелуя и спросила:

— Тебе приказано напомнить Джейсону, кто вожак стаи?

Его глаза повернулись от Джейсона ко мне с тем женеприветливым выражением.

— Приказы моего Ульфрика — не твое дело.

Это он прошептал, потому что старался не показать противникураскола в наших рядах. И в этот момент я поняла, что, как бы ни ненавидел меняШанг-Да, он не до конца одобрял действия Ричарда сейчас, когда в городе враги.

Краем глаза я заметила движение. Жан-Клод подошел к Ричарду,и они разговаривали — тихо и серьезно. Жан-Клод старался подвинуться поближе,на расстояние шепота, но Ричард отодвигался. Находиться слишком близко он нехотел.

Я глянула дальше и увидела Мюзетт, стоящую все еще рядом сАшером. Но они были не одни: Ашера окружили леопарды — не то чтобы защищая его,но так, что коснуться Ашера можно было только сперва коснувшись их. Микавстретил мой взгляд и едва заметно кивнул. Этот кивок ясно говорил: я этимзаймусь, пока ты освободишься. Мика не отвлекался. Мерль нависал над всей группой,как черная кожаная гора, пристально смотрящая на миниатюрную фигурку в белом.Мюзетт снова выглядела весьма похожей на себя. И только на себя.

Шанг-Да тоже смотрел на Мюзетт. Как будто он нюхом чуял, гдеопасность. Мы обернулись и встретились глазами почти одновременно. Лица нашибыли так близко, что могли поцеловаться, и такой обмен взглядами должен былбыть интимным, но не был, он был почти пугающим. Потому что мы оба понималидруг друга, чего никогда не бывало раньше.

Я не стала спорить, что я — Больверк клана, а потому приказыУльфрика — еще как мое дело. Шанг-Да не одобрял, что я вообще имею какое-тоотношение к стае. Поэтому я обратилась к логике. Подавшись к нему, я шепнула:

— Не знаю, что делает Ричард, но знаю, что сегоднянеподходящий для этого момент. Мы в беде.

Что-то мелькнуло в его глазах, и он отвел их, но чуть ближепридвинулся, так что его короткие черные волосы смешались с моими кудряшками.

— Я с ним говорил, он сегодня никого не слушает. —Он встретился со мной глазами, и в них было теперь и что-то понятное мне —страдание. — Сильвия уже пыталась его уговорить подождать, пока враг неуберется из города.

— Я ее не вижу, — шепнула я, снова автоматическиподаваясь поближе.

— Ее с нами нет, — выдохнул он почти мне в щеку.Наверное, я как-то отреагировала, потому что он добавил:

— Она жива.

Я чуть отодвинулась, чтобы посмотреть ему в глаза:

— Он дрался с Сильвией.

— Она с ним.

Я раскрыла глаза пошире:

— Он победил.

Шанг-Да кивнул.

— Она ранена?

Он снова кивнул.

— Сильно?

— Достаточно, — сказал он, и впервые в его лице яувидела нечто, похожее на неодобрение. Завтра он снова будет меня ненавидеть,но сегодня опасная ночь, и Шанг-Да слишком воин, чтобы этого не понимать, дажеесли Ричард не понимает.

— Джейсон должен уйти со мной, — сказал он, и этоне была просьба, Шанг-Да не просил, но какая-то мягкость была, какое-то поледля компромисса.

— Сейчас — да, — согласилась я.

Джейсон обошел меня кругом, будто закрываясь от рослогоШанг-Да. А поскольку Джейсон есть Джейсон, он еще и воспользовался поводомприжаться своим почти голым телом к вырезу шелка и бархата у меня на спине. Оннежно поцеловал меня в шею сзади, и у меня по коже побежали мурашки.

— Я не могу снова стать просто членом стаи, не могу.

Я знала, что он хочет сказать, или думала, что знаю. И яответила, не пытаясь глядеть в глаза, пока он нежно целовал голую кожу там, гдешея переходит в плечи. Мне от этого было трудно сосредоточиться:

— Только на эту ночь.

— Что это с тобой, Анита? Неужто каждый тебя хочеттрахнуть?

Это был голос Ричарда. Когда он сердился по-настоящему, тостановился самым невыносимым из мужчин, с которыми я когда-либо встречалась.Даже сам глагол, который он употребил вместо «трахнуть», показывал, какимпротивным он собирается сегодня быть. Только этого мне и не хватало —раскапывать эмоциональные помойки, пока нас жуют большие страшные вампиры.

Мне были видны глаза Шанга-Да: ему не понравилось, чтосказал его Ульфрик. Я тронула его за лицо, отчего он вздрогнул. Потом я подаласьпоближе, так, чтобы для Ричарда это могло выглядеть как поцелуй, а на самомделе шепнула прямо в губы Шангу-Да:

— На сегодня Джейсон ваш, но насовсем это не получится.

Он стал отклоняться назад, и я поймала его ладонью зазатылок:

— Это не обсуждается.

Лицо его обострилось обычной его злостью. Он отодвинулся стакой силой, что я должна была либо выпустить его, либо захватить горсть волос,чтобы удержать рядом с собой. Я отпустила.

Он поднял руку и сказал:

— Твой Ульфрик говорит тебе встать с волками.

В голосе его можно было различить единственную эмоцию, да иту неотчетливо. Гнев.

Джейсон выскользнул из-за меня, проведя пальцами по каждомукусочку голой кожи, до которого мог дотянуться, пока не ощутил мою дрожь.Шанг-Да увел его, держа за локоть. Джейсон продолжал смотреть на меня какребенок, которого уводит чужой страшный дядя. Но на самом деле непосредственнаяопасность ему не грозила, чего я не могла сказать обо всех присутствующих. Ксожалению.

— Может быть, надо было сделать тебя Эрато, а не Больверком.

Эрато — муза эротической поэзии наряду с другимиобязанностями. Сейчас у вервольфов это название самки, которая помогает новымвервольфам научиться управлять своим зверем во время секса. Эрос, бог любви ивожделения, — самец с теми же функциями. Почти все впервыеперекидывающиеся оборотни теряют над собой контроль и убивают людей чаще всегово время секса. В конце концов, именно в том и смысл оргазма — потеря контроля.

Я посмотрела на Ричарда, встретила злобный взгляд карих глази ничего не почувствовала. Я не злилась. Слишком смешно было бы цапаться из-затакой мелочи перед Мюзетт и ее группой. Даже не смешно — просто идиотизм.

— Мы это обсудим дома в своей компании, Ричард, —сказала я без всякой злости в голосе. С обыденными рассудительными интонациями.

Что-то промелькнуло на лице Ричарда, прошло сквозь егоплотные щиты. Ярость — настолько он был зол. Он направил эту злобу внутрь, иего съедала депрессия — настолько, что он срезал волосы. Из депрессии он себявытащил, но злоба осталась. Раз ее нельзя направить внутрь, она рвануласьнаружу. То есть ко мне. Лучше не придумаешь.