Подытоживая, можно сделать вывод, что информация о причастности белого движения к «чапанной войне» неубедительна и не подкреплена серьезными аргументами. Из одного источника в другой переходит основанная на слухах история о графе Орлове и генерале Бередичеве. Авторы донесений из района восстания ссылаются на бывших офицеров царской армии и армии Комуча как на агентов Колчака. На заседаниях советских и партийных органов делаются бездоказательные заявления о наличии «белого следа» в крестьянских восстаниях.

Но из этого ряда однотипных документов выпадает донесение командующего 4-й армией Восточного фронта М.В. Фрунзе. Его заявление о наличии белой агентуры в повстанческой среде должно было бы заслуживать доверия, поскольку теоретически Фрунзе мог использовать данные армейской контрразведки и других специальных служб, занимавшихся борьбой со шпионами Колчака в прифронтовой зоне. Особенно актуальным это было в связи с начавшимся наступлением основных сил колчаковской армии.

Однако, на наш взгляд, Фрунзе, скорее всего, был введен в заблуждение должностными лицами, отвечавшими за сбор информации о шпионаже в прифронтовой зоне, которые в свою очередь получили непроверенные сведения от оперативных работников. О вероятности такой версии говорит содержание отчетов военных следователей, находившихся в ведении особого отдела Восточного фронта и направленных в район «чапанной войны» для расследования ее обстоятельств, а также сотрудников политотдела фронта, проводивших агитационно-пропагандистскую работу среди повстанцев. Так, например, в докладе военного следователя особого отдела Восточного фронта Михалевского о поездке в район Симбирск-Инза-Сызрань «для выяснения причин крестьянского восстания» отмечалась «тщательная, чисто военная подготовка некоторых «боевых участников восстания»; дозоры в снежных окопах, патрульная и разведывательная служба и т. д. Это дало ему основание «видеть рука об руку с левоэсерами военных агентов белогвардейских банд, действующих против нас на боевых фронтах». В подтверждение Михалевский привел один конкретный факт: участие в качестве организатора восстания в районе станций Майна, Вири, Чуфарово бывшего штабс-капитана И.П. Самойлова. Он также передал содержание ходивших по селениям слухов о руководителе «Сызранских восстаний» — графе Орлове, бывшем помещике Сызранского уезда, «принявшем новую личину — «представителя бедноты», переодетого в ободранный кафтан и лапти. Михалевский сослался и на «безымянных прапорщика и поручика, действовавших частью в с. Поповке»{953}. Об участии Самойлова в качестве руководителя в восстании в Сызранском уезде Симбирской губернии говорилось и в докладе сотрудника политотдела Восточного фронта Г. Смурова. По его словам, И.М. Самойлов был не штабс-капитаном, а бывшим подпоручиком, работавшим учителем в дер. Вязовка, в районе Инзы{954}.

Какова же в действительности была роль белогвардейских агентов в «чапанной войне»? В ходе анализа материалов колчаковской контрразведки нами не обнаружено ни одного факта ее активности в указанном направлении. Сюжет о крестьянских восстаниях вообще не затрагивался в ее оперативных документах. Все внимание спецслужб было сосредоточено на шпионаже в зоне дислокации воинских частей Красной армии, а также крупных железнодорожных узлах. Тот же результат дало изучение материалов особых отделов армий Восточного фронта, действовавших против Колчака в момент его наступления в Поволжье. Данные материалы содержат немало сведений о деятельности белогвардейской агентуры на территории региона. В частности, для выяснения и установления численности воинских частей Красной армии, находившихся в сельской местности, колчаковская разведка широко использовала не только опытных агентов, но и подростков — под видом нищих и беспризорников. При этом никаких указаний на причастность этой агентуры к конкретным крестьянским выступлениям в этих источниках не обнаружено.

В нашем распоряжении имеется лишь один документ, свидетельствующий о проявленном со стороны колчаковского режима интересе к поволжскому крестьянству в плане его использования для антибольшевистской борьбы. Это ходившее в январе 1919 г. по селениям Самарской губернии воззвание к крестьянам и красноармейцам командира 3-го Уральского корпуса конных стрелков, генерал-лейтенанта Голицына. В нем крестьян призывали «брать оружие и идти против большевиков», а красноармейцев — «не бояться сдаваться», так как их никто не расстреляет за вынужденную службу большевикам.

Воззвание разъясняло крестьянству вред, который принесли ему большевики и советская власть{955}. Других конкретных свидетельств причастности колчаковцев к крестьянскому движению в регионе в рассматриваемый период выявить не удалось.

Ситуация с мифическими личностями — графом Орловым и генералом Бередичевым была прояснена в докладе агитатора политотдела Восточного фронта Н.Г. Петрова, датированном 27 марта 1919 г. Основываясь на своих личных впечатлениях о поездке в эпицентр восстания — с. Новодевичье Сенгилеевского уезда Симбирской губернии, он сообщил в политотдел и особый отдел фронта факты, часть из которых уже приведена нами в предыдущем параграфе. Тем не менее, повторим их и дополним интересующей нас информацией. Итак, Н.Г. Петров заявил: «Возможно еще, что часть активных кулаков из округи была между собой в немой стачке, но приемы более организованной (партийной) борьбы им были чужды. К тому же убеждению меня приводит и совершенное отсутствие следов пребывания в Новодевичье посторонних лиц, все были исключительно из местных, вопреки всем газетным сообщениям о каком-то поручике (вероятно, смешивается фамилия Поручиковых), графе Орлове-Давыдове и т. д. Выдвинувшиеся во время восстания руководители Новодевиченского «Штаба» все были исключительно из местных людей»{956}. В данном контексте информацией для размышления может стать тот факт, что Фрунзе больше никогда не повторял высказанные им 17 марта 1919 г. в телеграмме в Центр утверждения о причастности агентов белых к «чапанной войне». Возможно, он изменил свое мнение под влиянием новых фактов, в том числе изложенных в приведенном нами докладе агитатора Петрова. С другой стороны, не исключено, что его телеграмма явилась «данью моде». Командарм следовал «общим правилам игры» и не придавал особого значения достоверности сообщаемой им информации. К 17 марта 1919 г. основные очаги «чапанной войны» были разгромлены. Опасность для фронта со стороны повстанцев миновала. Поэтому исходя из здравого смысла и политической целесообразности, переложить вину за мощнейшее крестьянское восстание на главных врагов советской власти было даже необходимо. В этом было особенно заинтересовано губернское руководство, которое понимало неизбежность серьезной ответственности за неспособность контролировать ситуацию в момент наступления Колчака. Многие губернские начальники входили в состав Реввоенсоветов армий и Восточного фронта. Поэтому корпоративные и политические интересы вполне могли доминировать в момент подготовки текста вышеупомянутой телеграммы. Заручившись авторитетом командарма, местное советское и партийное руководство убивало сразу двух зайцев: снимало с себя ответственность за восстание перед вышестоящими органами и получало серьезнейший аргумент для проведения в крестьянской среде агитационно-пропагандистской работы.